Внезапно в кабинет заглядывает Света и растерянно на меня смотрит.
— Варь… То есть, Варвара Ивановна, можно вас на секунду?
Я прохожу по аудитории, цокая каблуками, и направляюсь к двери.
— Что-то срочное, Свет? — шепчу, чтобы студенты не услышали. — У меня важное задание.
— Срочное, Варь! Очень! Там у меня в кабинете сидит следователь полиции, который обвиняет тебя в таких вещах, что у меня волосы на голове дыбом!
Я беззвучно открываю и закрываю рот не в силах вымолвить ни слова. Следователь? Ко мне? За что? Я же ничего криминального не совершила! Неожиданная догадка острыми шипами вонзается в сознание… Неужели это Лёша решил таким образом меня припугнуть? Его терпение уже на пределе?
Сердце громко ухает в груди, ладони вмиг становятся влажными. Нахмурившись, я иду за Светой на дрожащих ногах. Я всегда честно и ответственно относящаяся к своей работе и вдруг на допрос? Это вообще законно? В случае чего я ведь могу не давать никаких показаний ссылаясь на конституцию Российской Федерации? Ничего не понимаю, но мне очень страшно. Почему-то в это мгновение я думаю о Жеке, и что в случае чего меня ведь могут лишить родительских прав? Или нет?
— Света, в чем меня обвиняют? — спрашиваю я, замирая ненадолго у двери.
— Извини, я не так выразилась. Пока не обвиняют. Но следователь хочет, чтобы ты дала пояснения по поводу нецелевого использования бюджетных средств, которые выделялись на грант.
— Что? Какого еще нецелевого использования? Я ни копейки не потратила сверху и веду отчет по каждой сумме! Этого просто не может быть, — возмущаюсь я.
— Варя. Я ничего не знаю. Гольберг сказал, чтобы я вызвала тебя. Мое дело маленькое.
— Он тоже там? — к щекам приливает краска.
Это какое-то недоразумение.
Выдыхаю и открываю дверь, прохожу в кабинет. От волнения вонзаюсь ногтями в кожу.
— Добрый день, Варвара Ивановна. Меня зовут Павлов Сергей Юрьевич. Я следователь, — незнакомый мужчина в форме показывает мне свою корочку и кивает глазами на стул рядом со столом.
Гольберг тоже здесь. Сидит в кресле у окна и выглядит при этом задумчивым и недовольным. Смеряет меня тяжелым взглядом.
— К нам поступила жалоба. Я здесь, чтобы прояснить некоторые моменты. Пока просто задам несколько вопросов, но в ближайшие дни жду вас к себе в кабинет на допрос. Не прийти вы не имеете права. Это не опрос, а допрос, — подчеркивает следователь интонацией голоса и кладет передо мной листок бумаги.
— Только меня? — сипло выходит из меня.
— Почему же только вас? Всех ответственных за грант и нецелевое использование бюджетных средств. Это серьезные обвинения. Поэтому я здесь, чтобы во всем разобраться. Если будете оказывать сопротивление, то придется провести обыск и изъять подтверждающую документацию. Но не хотелось бы до этого доводить. Давайте сотрудничать, Варвара Ивановна?
— У меня все в порядке с документами и финансовой отчетностью…
— Варвара Ивановна, — Гольберг подает голос из глубины кабинета. — А я бы не был в этом так уверен. Что за космические суммы всплыли в недавних отчетах? Оплата перелета бизнес-классом и проживание в люксе? По вашему это в порядке?
— Но… — я осекаюсь, прокручивая в голове детали недавней поездки. Не припомню, чтобы тратила бюджетные деньги. Тем более на себя и свой комфорт. — Я не имею к этому никакого отношения. Вы говорите жуткие вещи, Леонид Абрамович!
— В этом нам и предстоит разобраться, — хмыкает следователь. — Я запрошу в ближайшие дни подтверждающие чеки. Таких случайностей в моей практике, увы, не бывает. Всему должно быть логическое объяснение, — грустно посмеивается следователь.
Я наблюдаю за лицом Гольберга и пытаюсь анализировать ситуацию, не впадать в панику. Меня собираются обвинить в том, чего я не совершала. Но зачем? Ради чего? У меня ведь маленький ребенок и Гольдбергу это известно. К тому же я всегда выгораживала его дочь и помогала Ольге с работой. За что декан так со мной? Почему не пытается защитить, а молчит?
— Я приду на допрос с адвокатом. Я ничего не оплачивала за счет бюджетных средств и намерена это доказать, — твердым и уверенным голосом говорю я, поднимаясь со стула.
— Конечно, — следователь вручает мне повестку и просит расписаться в журнале, что я ее получила.
Леонид Абрамович не сводит с меня напряженных глаз. Не понимаю, какую игру он ведет, но возможно это указание Климова? Запугать меня до смерти? Откуда у матери-одиночки деньги, чтобы отстоять себя? Нет у меня их. Я блефую насчет адвоката. Но не хочу сдаваться и показывать свою слабость.
Глава 21
Выхожу из кабинета, игнорируя вопросы Светы и направляюсь в аудиторию за телефоном. Пальцы дрожат, когда я набираю номер Климова. Если это он и с его подачки меня обвиняют в этих ужасных вещах, то я и на расстоянии вытянутой руки не подпущу его к сыну. Что за грязные методы давления? Разве так можно? Чтобы не случилось в прошлом, но я мать его ребенка. Хотя бы за это можно меня уважать и оставить в покое? Или он полагает, что какая— нибудь из опытных, с отличными характеристиками, нянь лучше воспитают нашего сына? Возможно лучше, но такой любви, которую дарит родная мать Женя больше ни от кого не получит!
— Да, Варвара, — слышится на том конце немного удивленный голос.
— Я только что вышла из кабинета, где следователь задавал мне интересные вопросы по расходованию нецелевого использования бюджетных средств по гранту. Это твоих рук дело? — в лоб спрашиваю я.
Голос немного дрожит от волнения, мне требуется прикладывать усилия, чтобы не выглядеть в это мгновение истеричкой.
Повисает пауза. Я слышу тихое и размеренное дыхание Алексея в трубке.
— Что? — наконец спрашивает он. — Еще раз, Варя. В чем тебя обвиняют?
Сердце проваливается в пятки. Если бы это было дело рук Климова об бы не изображал сейчас удивление, так?
Ну за что мне это все? За всю свою жизнь я ни копейки чужой не присвоила, хотя возможности были. Все знают, что университетские гранты — это единственная возможность хорошо заработать с наименьшими рисками. Но это не мой путь. Родители по-другому воспитывали. Я лучше на улице ночевать буду, чем поступлюсь своими принципами. И теперь такое… Меня обвиняют в нецелевом использовании выделенных средств, а это подсудное дело с последующим увольнением.
Хочется осесть на ступеньки и крепко сжать голову, чтобы погасить растущую панику. Городок у нас маленький, и если меня с позором вышвырнут с работы, преподавателем мне больше не быть.
Перед глазами проносятся разочарованные лица коллег и моих студентов. Господи, стыд-то какой. Что они обо мне думать будут? И как жить нам дальше с Жекой? Моих отложенных средств хватит максимум на месяц, а дальше… Господи, ну почему? В чем я провинилась, если на меня валятся подобные испытания? Сначала мужчина, которого я любила выставил меня беременной с нелепыми обвинениями, теперь это…
А может быть, это все-таки месть Климова? Я ведь совершенно его не знаю. Возможно, за годы порознь он овладел искусством актерского мастерства и научился правдоподобно врать. Вдруг его ненависть ко мне настолько сильна, что он решил выжить меня из города.
Горло сковывает ужас. Выжить из города и отобрать у меня сына.
Снова раздается телефонный звонок. Звонит Гольберг.
— Слушаю, Леонид Абрамович, — неровным голосом отвечаю я.
— Варвара Ивановна, зайдите ко мне, — говорит он строго. — Прямо сейчас.
Развернувшись, я на слабых ногах семеню к нему в кабинет. Снова будет допрос? Он начнет меня стыдить?
Робко постучавшись, вхожу. Декан сидит в своем кресле, но злым и агрессивным не выглядит.
— Садись, садись, — указывает на кресло. — Испугал тебя следователь, да? Неприятная получается история.
Я занимаю место напротив и сжимаю вспотевшие ладони. Паника понемногу меня отпускает. Гольберг смотрит на меня почти по-отечески, а голос звучит ласково.
— Слышал, сын у тебя заболел? Как у него дела?
