ему хотелось.
— В комнату иди. И замкнись, если не хочешь приключений.
— Костя…
Агата окликнула, Костя отмахнулся. Развернулся, к окну пошел. Остановился у него, оглянулся.
— Ты меня о чем просила? В покое тебя оставить? Отвалить? Так вот сейчас, Агата, ты меня в покое оставь. Я не хочу с тобой разговаривать.
Агата знала, что пусть Костя снова отвернулся, но всё слышит. И всё фиксирует.
Что сначала она продолжает сидеть, не в силах пошевелиться. Переваривает. Потом поднимается тихо. Разворачивается. Идет по лестнице, чувствуя себя тупой овцой, которая добровольно шагает на заклание…
Агата остановилась наверху, снова оглянулась. На ту самую ровную спину. Когда-то боялась, что он вот так развернется и уйдет из её никчемной жизни. А сейчас мечтала об этом.
— Ненавижу тебя…
Шепнула скорее себе, чем ему. Но он тоже услышал. Хмыкнул, головой покачал…
— Не новость.
Отреагировал будто спокойно даже. Агата же теперь точно могла забыть о спокойствии.
Подошла к спальне, которую сама же определила своей, заперлась внутри, опустилась на кровать…
Выдохнула только тут. Не облегченно — шокировано. Потому что не ожидала.
Потому что вот сейчас он, наверное, лучше всего доказал, что она всё это время боялась не зря. Ему действительно начало надоедать. Он действительно осознал, что план не работает.
Только дальше пошел не по той логике, в которую хотелось верить Агате. А по той, которая «сложная».
Он посчитал, что Агата продолжает держать курс на «сопротивление», что автоматические дает ему право взять курс на «ломать».
* * *
Стоило Косте услышать, что дверь в спальню, которую по иронии судьбы готовили-то для подставной жены-Полины, а заняла вроде как реальная — Агата, захлопнулась, снова отошел от окна, вернулся к столу. Наполнил очередной стакан, снова опрокинул.
Хотел накидаться. Ехал сюда с мыслью, что переступит порог и сразу этим займется. Агату видеть не хотел. Злился.
Месяц, сука, голову себе ломал, как загладить перед ней вину за то, чего не делал, как пробить тупую стену упрямства и бесячего страха, как вернуть всё в привычное и желанное для обоих русло, а потом…
Заказал в салон тачку. Такую же малышку, как та, на которой Агата училась водить, только красную. Всё же она у него — девочка-девочка. Лично выносил мозг за промедления, потому что везли долго. Почему-то искренне верил, что вот это — оно. Это им поможет.
Не жалко было ни денег, ни усилий, ни если уже эту — новую, собственную — тоже поцарапает. Просто привезти Агату в салон, стянуть ткань, отдать ключи. И увидеть… Наконец-то, сука, увидеть в глазах что-то кроме злости и презрения.
От которых он устал.
Только вот…
Приехал сегодня днем специально, чтобы забрать Агату и отвезти. Даже не думал, как планирует уговаривать. Почему-то сам слишком верил в успех и себя.
Был в хорошем настроении. На энтузиазме. Шел по территории, когда услышал голоса…
Мужской и женский.
Агаты и Гаврилы.
Свернул, остановился чуть за домом. Видел…
Его со спины. Её боком.
По газону носился Бой. Гаврила распинался о чем-то, улыбаясь… Агата слушала. Реагировала… Гостеприимно. Сначала просто смотрела заинтересованно, потом спрашивала о чем-то… Говорила… Смеялась…
И это снова, сука, была идиллия. И снова, сука, не с ним.
А он — бракованный. Он её не достоин. Ни прощения. Ни принятия. Не то пальто.
Костя не подходил. Не выяснял. Просто вернулся в город, забив на тачку. Чувствовал себя придурком. Откровенно убого.
Как ещё одна псина, которая к ногам стелиться готова, лишь бы за ухом почесали. А ей не хочется…
Ей дышится плохо. Свободы, нахрен, мало.
Вероятно, с Гаврилой хватает. Мало только с ним.
Костя весь день пытался успокоиться и понимал, что только сильнее себя накручивает. Перед глазами — сраная идиллия. В голове — сраный оливье.
Собирался воспользоваться одним из на время забытых контактов моделек. Ей-богу, собирался. Устал чувствовать себя невостребованным Д’Артаньяном. Нужна была разрядка. Точка нужна была.
Хочет ненавидеть — пусть будет, за что.
Но даже тут сам же слился. Почему — не объяснил бы. Просто и так тоже не хочется.
Ничего нахрен не хочется.
Разве что приехать, отрубиться, предварительно накачавшись, чтобы утром проснуться в меру бодрым, привычно циничным. Убедить себя, что по-прежнему непобедим. Всё по-прежнему идет по плану.
Но она зачем-то приперлась. Села на ступеньки. Смотрела. Душу вынимала. Бесила. Провоцировала. Гаврила к ней приезжал. В возможности она его не органичивает… Благородная со всем сторон. Правильная.
Молодец, чё. Это он проблемный. Это он не старается.
Но раз она хотела, чтобы он был с ней той еще гнидой — не вопрос. Всё будет.
Глава 8
Агата до последнего хотела верить, что Костя передумает. Сжалится. Постесняется. Осознает…
Что это просто огромная глупость тащить жену с тревожным расстройством в толпу незнакомых людей.
Несколько раз даже порывалась снова попытаться поговорить с ним по-человечески и по-умному. Но Костя каждый раз пресекал.
Вероятно, в его голове перещелкнуло. Считал, что целый месяц вел себя пиздец как благородно… И устал.
Агата с удовольствием злилась бы еще и на это, но куда чаще ее парализовал обессиливающий страх.
Она даже не пыталась сопротивляться, когда в тот самый день ей привезли платье, обувь, Гаврила привел двух девушек, которые должна были «помочь» с прической и макияжем.
По лицу верного Костиного то ли друга, то ли прихвостня было понятно — ему жалко Агату. Только это ничего не меняло. Он четко исполнял указания.
Сам Костя приехал, когда Агата была вроде как готова.
Платье оказалось очень красивым. Черное шелковое, струящееся по силуэту. С голыми плечами и полуобнаженной спиной. Его приятно было касаться… В нем противно было находиться. Потому что обертка. Выбранная мучителем.
Посторонние
