Я, конечно, и сам был зол на Крис за ее кривое поведение во время Зарницы, но совсем не планировал рушить из-за этого нашу дружбу. Думал, подуемся, помолчим пару дней и помиримся. Как и сотни раз до этого. А она взяла и с плеча рубанула – трубку после отъезда из лагеря не брала, на сообщения не отвечала. Тотальный игнор, в общем.
Я пробовал выяснить у Арины, которую, кстати говоря, из лагеря тоже забрали, что произошло у них с Кавьяр, но девчонка ничего вразумительного не отвечала. Лишь бесконечно упрекала Крис в зависти и жестокости, а после того, как я дал ей понять, что наши отношения после смены не продолжатся (мы ведь живем в ста километрах друг от друга, е-мое!), Нарьялова вообще перестала выходить со мной на связь. Обиделась.
- Пацаны, а где Крис? – не выдержав, интересуюсь я. – Чего на сходку-то не пришла?
Мне жутко хочется увидеть подругу. Я даже ее стремное поведение готов простить, лишь бы между нами все опять стало как раньше.
Но парни почему-то не спешат с ответом на мой вопрос. Многозначительно переглядываются друг с другом, а от меня глаза прячут, будто в чем-то провинились.
- Эй, вы че какие странные? – недоброе предчувствие в груди нарастает. – Если есть, что сказать, говорите.
- Дрон, а ты реально, что ли, не знаешь? – ковыряя носком кроссовка землю, подает голос Васька Червяк.
- Чего не знаю?! – начинаю раздражаться я. – Объясните вы толком!
- Ну… Про Крис… Про то, что она к Донским перешла, - мямлит друг, по-прежнему не поднимая на меня глаз.
- Что ты сказал? – тупо переспрашиваю я.
Я расслышал все с первого раза, просто от шока стал туго соображать.
- Крис теперь с Донскими, - вступает в разговор Кирилл Антипов. – Переметнулась к ним сразу, как из лагеря приехала. Я не знаю, как она там с ними договорилась, но в стаю они ее в тот же день приняли.
- Еще бы, - грустно вздыхает Васька. – Такого бойца каждый рад заграбастать.
- Да че вы несете, придурки?! – неожиданно для себя взрываюсь я. – Не могла она так поступить! Не могла!
Вглядываюсь в лица парней в надежде увидеть на них улыбку или какой-то другой намек на то, что их слова – это лишь тупая шутка, что Крис просто простудилась и поэтому не появляется во дворе. Но чем дольше я напрягаю органы зрения, тем отчетливее понимаю, что пацаны не пошутили. Подруга реально перешла во вражеский стан, предала свою стаю. И нашу с ней дружбу тоже предала.
От переизбытка эмоций с силой закусываю губу и начинаю молотить кулаками по стоящей неподалеку березе. Сухая кора больно царапает кожу, и когда на костяшках появляется кровь, я наконец останавливаюсь. Тяжело дыша, роняю лицо в ладони и изо всех сил тру веки.
Вот черт! Как же обидно! Девочка, которой я доверял почти как себе, просто взяла и перечеркнула жирной красной линией все хорошее, что нас связывало. Не захотела поговорить, разобраться, выслушать… Даже проститься не захотела. Просто вырвала нашу дружбу из своей жизни, как исписанный тетрадный лист, скомкала и выбросила на помойку.
Нет, Крис, такого я от тебя не ожидал.
Часть 4. Почти три года спустя.
Глава 20
Кристина
- Кавьяр, Шульц, к директору! Живо! – рявкает взбешенная Елена Алексеевна, по пиджаку которой игривыми спиральками сползает столовская лапша.
Внутренне сжимаюсь и нехотя поднимаюсь со стула. Ну кто ж знал, что, целясь в засранца Шульца, я попаду в проходящую мимо математичку? Запульнула в него горсть лапши, а она как вырулит из-за угла… Ну и попала, что называется, под обстрел.
Перевожу взгляд на придурка, которому предназначалась порция макаронных изделий, и ловлю на его лице выражение злорадного триумфа. Негодяй явно доволен, что я в очередной раз попала в немилость математически. Мало того, что на уроках не блещу, так еще и пиджак ей испортила. Только рано он радуется, к директору-то нас обоих позвали, так что отдуваться тоже вдвоем будем.
Закидываю рюкзак на плечи и, игнорируя приглушенные шепотки одноклассников, следую за Еленой Алексеевной к выходу из столовой. Каблуки математички цокают как никогда звонко, должно быть, она еле сдерживается, чтобы не покрыть меня отборным матом. Училка хоть и строит из себя мегацивилизованную тетку, но сжатые до побелевших костяшек кулаки выдают обуревающую ее ярость.
Спиной чувствую, что Шульц плетется следом, и от этого мой боевой дух крепнет. Ненависть к нему помогает мне не терять самообладание и оставаться сильной даже в самых экстремальных ситуациях.
Каких только свиней мне этот гад не подкладывал за последние три года: сотню раз подставлял перед учителями, в дворовых стрелках нарочно выставлял против меня самых крупных бойцов, а однажды даже подсунул мне дохлую мышь в рюкзак.
Правда, потом сам же понял, что это было ошибкой. Мертвой полевки я, разумеется, не испугалась, а вот из-за того, что Шульц рылся в моих вещах, взбесилась не на шутку. Схватила трупик ни в чем не повинного животного и засунула его говнюку в штаны. Да, прям подошла, оттянула его брюки сзади и запустила туда меховой комочек.
Шуму тогда, помнится, было на весь кабинет. Шульц негодовал и матерился, а остальные ржали. Единственное, конечно, мне до сих пор немного стыдно перед этой убиенной мышкой. Вряд ли после смерти она мечтала оказаться в штанах у девятиклассника… Но судьбу, как говорится, не выбирают.
Наша с Андреем взаимная неприязнь, постепенно переросшая в открытую вражду, началась с тех самых пор, как я перешла в стаю к Донским. Шульц очень болезненно воспринял мой уход, называл предательницей и изменщицей.
Но, если честно, ни той, ни другой я себя не ощущала. Ведь я покинула стаю как раз потому, что это он меня предал. Он предпочел мне дуру Нарьялову, прошелся по нашей дружбе в грязных сапогах и ни разу за все время не сделал шаг к примирению. Так что вина за то, что между нами легла пропасть, полностью на его плечах.
- Господи, опять вы, - закатывает глаза директор, увидев нас с Шульцем на пороге своего кабинета, а затем переводит взор на сопровождающую нас математичку. – Ну, Елена Алексеевна, что на этот раз?
- Представляете, Семен Павлович, едой бросаются! Прямо в столовой! – она брезгливо указывает пальцем на свой перепачканный макаронами пиджак.
- Вы меня, конечно, извините, - подает голос Шульц. – Но множественное число здесь не совсем уместно. Лапшой бросалась Кавьяр, я же просто был предполагаемой жертвой.
Ох, как же он достал, опять казуистика началась!
- Знаешь, Шульц, ты со своей комплекцией и ростом под метр восемьдесят как-то не очень тянешь на роль невинной жертвы, - иронично замечает директор, потирая переносицу.
Так его, Семен Павлович! Всегда знала, что вы мировой мужик!
- Но тем не менее это правда, - Андрей выдерживает испытующий взгляд мужчины и добавляет. – Я преспокойно обедал, а Кавьяр кидалась едой.
- Да, только ты упустил маленькую деталь в своем рассказе, - ядовито вставляю я. – Перед тем как сесть обедать, ты на всю столовую обзывал меня Скиллой!
В кабинете воцаряется тишина. Математичка и директор непонимающе переглядываются друг с другом, а Шульц еле сдерживает самодовольную ухмылку.
- Прошу прощения, а Скилла – это кто? – нарушает затянувшуюся паузу Семен Павлович.
- Это лающее чудовище из древнегреческой мифологии. С шестью головами, в каждой из которых – три ряда зубов. А я гречанка, улавливаете суть? – поясняю я, проклиная Шульца за то, что он такой гребанный умник.
Ведь если бы он обзывал меня как-нибудь попримитивней, скажем, шлюхой или овцой, то тогда взрослые наверняка демонстрировали бы более однозначную реакцию на его оскорбления.
- Кажется, улавливаю, - усмехается Семен Павлович и, обращаясь к математичке, добавляет. – Елена Алексеевна, спасибо, что доложили. Я приму меры.
Коротко кивнув, учительница покидает кабинет, оставляя нас с Шульцем наедине с директором. Когда дверь за ней закрывается, мужчина снимает очки-половинки и принимается неспешно протирать их специальной салфеткой, лежащей у него на столе.
