Пока, как бы ему не хотелось, он ничего не скажет даже Славочке, с которой намерен встретиться сегодня вечером.
Домой он, скорее всего, не поедет. Просто позвонит отцу и узнает, как прошла встреча с Гассертом. Хотя, Сергей никогда не интересовался бизнесом отца и его деловыми партнерами. Не покажется ли папе подозрительным подобное любопытство. Впрочем, можно все объяснить заботой о его здоровье.
Распланировав дела на сегодняшний день, разложив по полочкам мысли и чувства, Истомин-младший вошел в театр с черного входа, и быстрым шагом направился в гримерку.
* * *
Помещение, о наличии которого даже не подозревают посетители театра, встретило Сергея гулом голосов и запахом терпкого балетного пота.
Время с девяти до двенадцати часов утра, самое лучшее время, было отдано для репетиций исполнителям ведущих партий основного состава труппы. К двенадцати их место займут танцовщики и балерины второго плана, и станутся в зале до трех пополудни. В три придет кордебалет и начнет отрабатывать свои невзыскательные танцы.
И так будет еще полмесяца! До того дня, пока хореограф не начнет сводить воедино все элементы новой постановки уже на сцене.
Настоящий репетиционный ад.
И в это же время начнется новый сезон. Как всегда, с Лебединого Озера, спектакля, ставшего визитной карточкой почти каждой балетной труппы страны.
Сергей понимал, что для него первый сезон на сцене театра Южной Пальмиры не будет слишком напряженным и трудным. Он и Диана станут танцевать только в дневных спектаклях, к которым и требований меньше, да и ответственности перед зрителем не много.
Быстро переодевшись в общей гримёрке, Сергей направился в репетиционный зал.
Истомин вдохнул полной грудью такой родной аромат. Прислушался к тому, о чем говорят балетные.
В центре зала, уперев руки в бедра, стояла Прима и что-то выговаривала Любарскому, которого хореограф утвердил на роль раджи:
— Ты — зарвавшееся ничтожество, еще смеешь делать мне замечания?! — негодовала Прима. — Хорошо хоть у главного хватило мозгов не утвердить тебя на роль Солара!
— Жаль что не хватило мозгов зашить тебе рот! — парировал Богдан. — Разожралась, как свинья! Гупаешь по сцене, как корова копытами! Не боишься, что не выдюжит наш Соларчик твоего веса? Что грохнет о сцену в самый неподходящий момент?
— Тебе какое дело?! — губы Примы искривила усмешка. — Слава Богу, у моих партнеров крепкие руки и мускулистые ноги! Не то, что у тебя, дон-кихотишки худосочного!
Танцовщик, которому предстояло исполнять партию Солара, мило улыбаясь, приблизился к паре, продолжавшей орать друг на друга:
— Ребята, давайте жить дружно, — вспомнил фразу из мультфильма.
— Пошел вон, педик чертов! — прима оттолкнула партнера. — Так и быть, потерплю твои потные рученки на моем прекрасном теле один годик!
— Почему один? — не понял тот, кого Прима обозвала гомиком, намекая на связь с Любарским. — Ты хочешь сказать, что премьера провалится?! — ужаснулся.
— Ты провалишься, — взвизгнула балерина, — а вот он, — ткнула пальцем в стоявшего вдалеке Истомина, — как раз к тому времени подрастет! А я уж прослежу за тем, чтобы начал учить партию Солара не откладывая!
— Это не тебе решать! — разобиделся танцовщик. — Давай отработаем элемент. И это, — замялся, — ты бы села на диету, как Богдася сказал. Поднять-то я тебя еще могу, а вот удерживать с каждым годом все труднее.
Прима влепила танцовщику пощечину и, расплакавшись, вылетела из репетиционного зала.
— Ничего, — ухмыльнулся Любарский, — пусть порыдает. От этого лишний жир перегорит! — перевел взгляд на Сергея. — Ишь ты, прочит тебя наша старушенция в Солары. А ведь роль там ох какая непростая. И не только в плане драматурги, но и в количестве сложных элементов и прыжков.
— Да куда ему? — презрительно искривил рот танцовшик-Солар, уже успевший разогреть и растянуть мышцы. — Пусть попробует хотя бы вот это! — и взлетел в воздух в револьтад.
Сергей не собирался ни с кем соревноваться, но слова коллеги не на шутку задели его. Уж он-то прекрасно знал, что его зачислили в труппу не за красивые глаза, и не только благодаря протекции Звездинской.
Почувствовав, как напряглись мышцы ног, ощущая каждой клеткой тела направленные на него взгляды, сделал несколько быстрых шагов и повторил сложнейший револьтад с такой четкостью и чистотой, что ему зааплодировали все, кто находился в зале. Словно подстёгнутый одобрением коллег, тотчас выполнил файи, элемент, требующий огромной и четкой скоординированности движений.
— Что за отсебятина?! — танцовщик-Солар попытался хотя бы немного поуменьшить восторг балетных. — Файи нет в роли!
— Нет — так будет! — никто и не заметил, как в зал вошел хореограф. — Я ведь сказал, что намерен этой постановкой превзойти самого Петипа!
К Сергею со спины подошел Любарский:
— А ты хорош, жеребчик, — прошептал еле слышно и ущипнул Истомина за ягодицу.
— Еще раз тронешь, и зубы на паркете оставишь, — так же шепотом ответил Сергей.
— Хватит любезничать! — от внимания хореографа не ускользнуло перешептывание его любовника и нового танцовщика. — Начинаем репетицию!
* * *
Прошло около часа, когда хореограф, недовольно поморщившись, окинул взглядом репетиционный зал. Пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Ну, и где наша великая и непревзойденная? Сколько можно дуться и обливаться слезами, не имея сил смириться со справедливым, по большому счету, замечанием коллеги?
Балетные молчали, не зная, что ответить и, как всегда, ожидая продолжения тирады главного.
— Сходите к ней в гримерку кто-нибудь! — воззвал хореограф.
— Так к ней почти сразу побежала одна подхалимка, — сообщил Любарский. — Наверное, уговаривает.
— Видать, плохо уговаривает, — ухмыльнулся главный. Ткнул пальцем в Сергея: — Ты! Иди, посмотри что там. И скажи, что я не намерен ждать вечно её толстейшество!
Сергей пожал плечами и покинул зал. Он не видел причины ни отказываться, ни сопротивляться поручению. Позвать, так позвать. С него не убудет.
Подойдя к гримёрке Примы, дважды стукнул костяшками пальцев. Вошел, не дожидаясь приглашения.
— Кого там принесло?! — обернулась балерина, сидевшая в мягком кресле у зеркала. — А, это ты, — смягчила голос, увидев Сергея. — Что, застопорилась репетиция без меня?
Истомин усмехнулся, словно не желая комментировать, но давая всем своим видом понять, что Прима права в предположении.
— Иди! — ведущая балерина уставилась на сидящую рядом на корточках и массирующую ей ступню танцовщицу рангом пониже — Я хочу с юношей побеседовать! — добавила: — Наедине.
Сергей проводил взглядом девушку, которая вылетела из гримёрки, как ошпаренная.
— Хочешь со мною танцевать? — Прима протянула босую ножку и провела по бедру Сергея.
— Конечно, — Истомин, не стесняясь, рассматривал балерину. — Вы прекрасная танцовщица. У вас есть чему поучиться.
— Что за чинопочитание, — поморщилась Прима. — Я не старуха еще. Так что давай, дружок, на «ты». И поучиться у меня есть чему не только на сцене.
«На-ча-лось!» — подумал Сергей.
Но балерина не спешила торопить события и немедленно укладывать Сереженьку на диванчик, стоявший у стены гримёрки. Ей хотелось немного поиграть. Почувствовать себя юной девушкой. Той, кого нужно завоевать, прежде чем уронить на спину и раздвинуть ноги.
— Завяжи ленты, — протянула ножку.
Сергей взял валявшийся рядом пуант, медленно надел на ногу Примы, обвил шелковой лентой её лодыжку.
— Не туго? — поднял голову и встретился взглядом с женщиной.
— В самый раз, — довольно усмехнулась. — А ты послушный. Продолжай в том же духе и многого добьешься, — направилась к двери гримёрки, велев кивком следовать за собой.
— У меня будет к вам, — начал Истомин. Тотчас поправил самого себя: — К тебе просьба.
— Говори. Я слушаю, — балерина замерла в дверном проеме.
