– Как ты себя чувствуешь, родной? Голова не кружится? Не тошнит?
– Все в порядке, ма. Правда.
– Отлично. Но ты полежи у себя в спальне, пока я буду готовить ужин, хорошо? И никакого телефона, пожалуйста.
– Я прослежу. Не волнуйся.
Вмешиваясь в наш диалог, Никита оглушает меня железобетонным обещанием и выдергивает из пальцев воображаемые поводья контроля. Относит продукты на кухню и решительно направляется в Митину комнату – как будто он полноправный хозяин в этой квартире. А я так, забредший на огонек визитер.
Глава 14
Никита
– Ну, что, герой. Сильно болит?
Перемещаю стул и сажусь рядом с Митиной кроватью. Внимательно изучаю черты его лица, разрез глаз, скулы. Смутные догадки ворочаются где-то на дне подсознания и никак не хотят формироваться в стройную мысль.
– Совсем не болит.
Хорохорится парнишка и осторожно поправляет повязку на плече.
Общительный. Открытый. С каждой минутой он нравится мне все больше и больше.
– Дядь Никит, а можно вас кое о чем попросить?
Промешкавшись пару секунд, произносит Митя и взволнованно закусывает губу. Прямо как Кира, когда в чем-то сомневается.
– Помогу, чем смогу.
– А вы можете поговорить с мамой, чтобы она не запрещала мне тренироваться?
Переживает. По маленькой складочке на лбу вижу. Даже приподнимается в постели, боясь получить отрицательный ответ.
– Думаешь, она может забрать тебя из хоккейной школы?
– Не знаю.
Морщит ровный прямой нос и замолкает. Я же вспоминаю, как неоднократно спорил с родителями. Отстаивал свое право гонять шайбу и наотрез отказывался оставлять лед, как бы он ни мешал успешной учебе.
– Я постараюсь ее убедить.
Обещаю твердо и получаю наполненное искреннего детского восторга «спасибо». Странно, но испытываю мистическое единение с Кириным сыном, хоть знаю его жалкие несколько часов.
– А вы ведь тоже играете в хоккей? Расскажите!
– С самой школы играю. В универе был капитаном. Столько трофеев собрали. Нашу команду даже ректор поздравлял.
С удовольствием повествую о собственном спортивном прошлом и не замечаю, как торопливо течет время. Где-то в офисе наверняка кипит работа, Жанна бегает, выполняя мои поручения, а я с головой погружаюсь в уютную атмосферу, царящую в небольшой простой квартире.
Описываю десяток смешных случаев, приключившихся со мной и студенческими товарищами. Смеюсь вместе с Митей и затихаю, когда он начинает сладко сопеть.
Сегодняшние события наверняка сильно его утомили. Пусть отдыхает.
Какое то время еще смотрю на спящего мальчишку, после чего поднимаюсь на ноги и покидаю спальню, неслышно притворяя за собой дверь. Прокручиваю версии, вертящиеся в мозгу, пока иду в сторону кухни.
Медвежонку, как называет его Ильина, семь лет. И он вполне может оказаться моим сыном, если Кира забеременела, когда я бросил ее ради Дарьи. А может, она сразу сошлась с кем-то назло? Чтобы заглушить боль и стереть горечь, оставшуюся после нашего романа?
Хмурюсь, застывая на пороге. Вводных не достает. Извилины скрипят и плавятся от противоречивых предположений.
– Никит, как Митя?
Кира будто спиной чувствует мое приближение. Разворачивается, отклеиваясь от плиты. Подается вперед. В глазах у нее сквозит легко читаемая тревога.
Красивая. С длинными волосами, собранными в тугой пучок. С трепыхающейся на шее жилкой. С фартуком, повязанным поверх блузки.
– Все хорошо. Уснул. Я не стал его будить.
– Спасибо. Пусть отдыхает.
Длинно выдыхает она, избавляясь от придавившего плечи груза, и возвращается к ужину. Заглядывает в печку, где на противне румянятся куриные крылья, тянет воздух ноздрями и зачем-то извиняется.
– Прости. Не готово еще. Надо десять минут подождать. Сделать тебе пока бутерброд?
– Не нужно. Не суетись.
Качаю головой и направляюсь к столу, где расставлены веселые оранжевые тарелки и чашки для чая. В плетеной корзине лежит нарезанный аккуратными треугольниками хлеб. В пиале накрошен мой любимый салат из помидоров и огурцов со сметаной.
Уютно в этой маленькой кухне. И светло. Только свет источает совсем не внутреннее убранство помещения, а его радушная хозяйка, замирающая от звука моего голоса.
– Кира, а ты была замужем?
На этой фразе пространство между нами загустевает. Засахаривается, как липовый мед на четвертый месяц. Мне кажется, я даже могу пощупать тишину, которая разверзается и заполняет собой сантиметры.
– Не была, – преодолев ступор, отвечает Кира и добавляет совсем уж несвойственное ей: – по-моему, институт брака слегка переоценен.
– А Митя?
– А что Митя? Никит, ты как маленький. Необязательно иметь штамп в паспорте, чтобы родить ребенка. Я свободная женщина.
Выделяет последние слова стальным тоном. Пытается нацепить циничную маску. Только я отчетливо вижу – трогает ее эта тема. По высоко вздымающейся груди. По румянцу, прилипающему к щекам, вижу.
– И все-таки мальчику нужен отец, – выдаю приклеившийся к подкорке постулат и тут же получаю острый красноречивый взгляд, от которого начинает сосать под ложечкой.
– Мальчику нужна семья, которая его любит. Без скандалов, битья посуды, измен. Мальчику нужна спокойная мать, не страдающая от нервных срывов и ежедневных истерик. Мальчику нужны родные люди, которые направят, поддержат и объяснят в случае чего. У Мити все это есть, – гулко выдохнув, отрезает Кира и возвращается к духовке. Проверяет мясо на готовность.
Я же испытываю неловкость. Снова лезу в чужую жизнь в обуви.
Кире, кстати, нужно отдать должное. Как бы сильного она ни кипела, Ильина не хлопает дверцами настенных шкафчиков, где хранятся приправы и много чего еще. Да, и противень вытаскивает предельно осторожно – чтобы не создавать лишнего шума.
Критично осматривает подрумянившиеся крылышки и, удовлетворившись результатом, перекладывает их вместе с дольками картофеля в глубокую тарелку. Ставит ее передо мной и огибает стол, чтобы сесть напротив.
Намеренно увеличивает расстояние, что ли?
– Ты не подумай. Я не осуждаю, что ты воспитываешь сына одна, – пытаюсь исправить допущенную оплошность, но делаю только хуже.
Кира на пару секунд замирает с вилкой в воздухе, вспыхивает в очередной раз за вечер и изумленно выгибает бровь, словно я сказал какую-то нелепицу.
– Никит, а с чего ты решил, что мне важно твое мнение?
– Будь иначе, ты бы не реагировала так остро.
Оставляю последнее слово за собой. Знаю, что прав, и вместе с тем хочу отвесить себе подзатыльник. Возраст близится к двадцати восьми, а я продолжаю вести себя, как мальчишка.
Спорю с симпатичной девчонкой до хрипоты в голосе. Доказываю ей свою правоту. И не прикусываю вовремя язык.
– Все очень вкусно. Спасибо.
И с порцией, и с добавкой расправляюсь в рекордно короткие сроки. Хлебом вымазываю остатки салата. Облизываю губы. И с радостью замечаю, как улыбка озаряет лицо Киры.
С озорной ямочкой на щеке, с лучащимися глазами она совсем другой становится. Мягкой, нежной, ранимой. Такой, какую хочется сжать в объятьях и не выпускать целую вечность. Любоваться с ней закатным небом, смотреть на звезды и забывать обо всем.
О том, что нужно купить лекарство в больницу отцу. О том, что нужно привезти сестре сменную одежду. О том, что завтра с утра-пораньше нужно встречаться с немцами и продавливать наш проект договора. О том, что нужно как можно скорее пересечься с семейным адвокатом и обсудить все детали развода.
– Рада, что тебе понравилось.
Откликается Кира и встает из-за стола. Ловко сгружает посуду в посудомоечную машину. Убирает хлеб в хлебницу. Застывает в центре комнаты, врезаясь мне в грудь, и сдавленно ойкает.
– Я просто хотел помочь.
Кивком указываю на полупустую миску с картофелем и курицей в моих руках. Сглатываю.
Пальцы Киры накрывают мои. Подрагивают. Это она хваталась за меня, чтобы не упасть, и теперь не может их разомкнуть.
