Что вообще происходит?
Я даже не сразу понимаю, что Егор обращается ко мне, настойчиво повторяя мое имя.
— А? — переспрашиваю я, а лифт-то уже остановился на первом, и Егор ждет меня за его пределами.
— Я подвезу, — выдает он привычную фразу.
И мне бы отказаться, сепарироваться от него, да вызвать, черт возьми, такси! Но я послушно следую за Егором, как будто иначе нельзя.
Правда, даже сидя в его «мерседесе», я не могу успокоить жужжащий рой мыслей в своей голове. Происходящее не дает мне покоя. Я не могу перестать думать и чувствую напряжение Егора.
— А у тебя нет идей, кто бы так усердствовал, чтобы подставить тебя? — интересуюсь у него.
Ну, мало ли.
Он же медлит с ответом, будто бы в самом деле перебирает варианты.
— У меня… нет.
— Ты что, — вдруг догадываюсь, — тоже считаешь, что я замешана?
Да как он…
— Нет, — обрывает этот виток мыслей, — не считаю. Я считаю, что должен был соблюдать предполетный отдых, вместо того чтобы изображать рыцаря в сияющих доспехах. Ну, или трезвого водителя.
Я прыскаю.
— Тебя никто не принуждал. Ты вообще мог высадить меня прямо там, у бара.
Егор поворачивается ко мне на светофоре.
— Знаю.
— И рыцарь, кстати, из тебя так себе, — не могу сдержаться я, чтобы не добавить.
— Ага.
Меня до колик раздражает его это «ага».
— Ну что?
— Ничего.
— Да говори ты уже! — требую я, потому что меня бесит дурацкая недосказанность.
— Ничего, сказал же!
Егор как раз заворачивает ко мне во двор, когда я вспыхиваю синим пламенем. Этот его стальной тон слишком похож на тот, что из прошлого. Но я больше не позволю ему так со мной разговаривать.
— Если тебе есть что сказать мне, то самое время! — почти кричу я, отстегивая ремень и разворачиваясь к нему всем корпусом. — Вместо того чтобы «агакать», можно открыть рот и нормально поговорить, как обычно это делают взрослые люди!
— О чем? — следом взрывается он. Неужто сталь достигла температуры плавления? — О том, что ты ходячая катастрофа? О том, что каждый раз портишь мне жизнь?
Да что он…
Ладонь врезается в его колючую щеку еще до того, как я успеваю подумать, что делаю. Я, конечно, против физического насилия и лучше бы, наверное, не стоило мне распускать руки, но я сейчас не буду об этом жалеть. Не перед ним. Он не посмеет обвинять меня во всех смертных грехах. Я не навязывала ему свое общество. Я виновата во всем происходящем не больше, чем он.
Пылающий синий взгляд прожигает мою кожу — в тех местах, я уверена, она даже плавится. Мои пальцы пекут. Его щека стремительно краснеет.
— Пошел ты, — рычу я под нос и выскакиваю из машины прежде, чем Егор хотя бы чем-то ответит.
Ничего не хочу. Знать его не хочу. Думать о нем — тем более!
— Да постой же ты! — догоняет меня злой голос уже где-то совсем рядом, и меня резко разворачивают на сто восемьдесят градусов.
Егор. Прямо к себе. Я не успеваю дойти до подъезда каких-то два шага.
— Отвали от меня! Я помогу, раз пообещала, но больше мешать твоей распрекрасной жизни не буду! — выплевываю ему в лицо, а он все равно меня не отпускает. Вцепился щупальцами в запястье и держит.
— Ты мешаешь мне жить одним своим существованием, — произносит почти грубо, но приглушенно, опустив огромную пятерню на мою шею, точно удавку, и приблизив так, чтобы я слышала.
И что это должно значить? Лишь один из нас выживет?
Яркие при дневном свете глаза Егора оказываются прямо напротив моих. Я стою так близко к нему, что вдыхаю его раздражение и делюсь своей ненавистью. А после нас, точно магниты, намертво притягивает друг к другу — губы врезаются почти на взлетной скорости.
Это больно. Мы терзаем друг друга. Наши языки борются — и не за право вести, нет, а за полную тотальную власть. Словно останется только сильнейший.
Прямо в эту секунду, мгновение я так сильно ненавижу Егора, что пытаюсь ему это доказать, прикусив его губу, а он стонет так глухо и хрипло, что у меня невольно подгибаются коленки. И он будто бы в последний момент ловит меня, прижимает к себе.
Я зарываюсь в его волосы всеми пальцами именно так, как хотела. Со злостью тяну их, едва ли не рву в клочья, пока он с удвоенной силой пожирает мой рот и сдавливает ладонь на моем горле, мешая сделать вдох. Я уже почти умираю, но утащу его следом за собой. Мы оба хотим этого. Нам обоим это нужно.
Мне ничего не стоит предложить ему подняться. Сейчас границы стерты, все остальное не важно.
Давай, просто скажи это!
Я…
— Аврора? — кто-то зовет меня, и это звук доносится будто из другой, серой реальности.
Мне приходится через силу раздирать веки и щуриться от солнца после полного погружения в самую настоящую тьму.
Мне больно, словно отрываю Егора от себя вместе с кожей, но я быстро отворачиваюсь от него. Не могу смотреть на то, что сама с ним сделала, это слишком волнует еще бушующие гормоны.
— Эй, Аврора! — снова зовут, и я, почти хныча, с долей разочарования фокусирую взгляд на…
— Рома?
А он что здесь забыл?
Ну прямо-таки встреча на Эльбе, — ржет с меня собственный голос.
— Это кто? — негромко хрипит Егор над ухом, но его тон не предвещает ничего хорошего. Он звучит, как тот самый Отелло, на которого сейчас очень походит, из-за чего я не сдерживаю смешок.
— Это мой муж, — отвечаю я, замерев меж двух огней, что обжигают с обеих сторон, и продолжаю истерично хихикать себе под нос. — Бывший муж, — добавляю с ударением на «бывшего», когда чувствую, как напрягаются мышцы Егора.
Боже, да я ведь до сих пор обнимаю его!
Глава 20
Егор
Леша Свик — Корабли
Я все еще чувствую ее вкус.
Муж.
У нее была и есть жизнь без меня.
Муж.
Не парень, не знакомый, не коллега и не сосед сверху. Муж.
Как удар под дых.
Что меня удивляет? Ведь она говорила о разводе, я знал об этом. Хрен его. Я сам не ожидал, что так больно кольнет под ребра, что вообще заденет спустя столько лет. Не ожидал, но задевает. Рядом с ней срабатывают инстинкты. Против воли, против любых доводов разума я испытываю чертову ревность, на которую не имею никакого права.
Я не должен, но удерживаю ее рядом с собой, вцепившись ладонью в тонкое запястье, а она будто и не замечает. Все словно так, как должно быть. И нет.
Фраза про «бывшего» не приносит спокойствия. Эфемерный образ какого-то далекого — или не очень — мужика, занимавшего в ее жизни определенное место, принимать гораздо проще, чем реальную фигуру, что стоит напротив. Все это конечно глупо. Глупо было бы сомневаться, что у Авроры никого не будет, но только горечь во рту уже никуда не деть. Даже сладость ее губ не перебивает этот привкус последствий когда-то принятых решений.
Верных ли, нет — никто уже не узнает.
Пора бы, наверное, что-то сказать или сделать, но я предоставляю ей возможность самой рулить ситуацией. Пока она приходит в себя, пока собирается с мыслями и силами, я дышу шоколадом, которым пахнет от нее — уже не первый раз замечаю. Я точно помню, что Аврора никогда не любила духи, значит, это даже не парфюм, что тогда? Крем? Я не любитель сладкого, но голову не перестаю ломать.
— Аврора? Смотрю, ты тут не страдаешь, как твой отец льет мне в уши, — подает голос муж, который не муж уже.
— А где же ты своего беременного питомца потерял? — в похожей манере огрызается Рори, кривя нос.
Он у нее смешной, но аккуратный очень. Я не знаю, почему она всегда так комплексовала из-за него. Да и небольшая родинка над губой выглядит красиво. Ее вес, который раньше был заметно больше, ее мелкие шрамы и другие, как она считает, недостатки, изъяны — именно они и делают ее особенной. Привлекательной. Правда, стержень, который я вижу в ней сейчас, возбуждает куда больше, чем внешность.
