конце концов пауза сильно затягивается, тишина режет слух. Я откладываю приборы, потому что устаю притворяться, и спрашиваю то, о чем, несмотря на многочисленные интервью, Егора не спрашивал никто.
— Тебе было страшно? — я произношу это слишком искренне, чтобы он соврал. Подмечаю морщинки в уголках его глаз и на лбу — признаки сомнения, прямую линию напряженных губ и сжатые в кулаки пальцы.
— Я не думал об этом, — наконец на выдохе отвечает он.
— Боже, не могу представить, если честно. Я бы, наверное, сначала поседела, а потом еще до посадки скончалась от сердечного приступа, — тараторю без остановки, а Егор вдруг смеется — раскатисто, громко, в полный голос.
Его смех облетает зал и будоражит всех вокруг.
— Это я уже понял. Надеюсь, на обратном пути ты не затащишь меня в туалет снова.
Чего, блин?
— Могу не сдержаться, — сощурив глаза, ехидно отвечаю я.
Чего он добивается этими намеками? Зачем играет со мной? Для него это просто развлечение? Потому что, если честно, это жестоко. Потому что его флирт дает ложные надежды. Я слишком много думаю о том, что, встреться мы сейчас, у нас могло бы что-то сложиться. Сейчас мы другие: и я взрослее, и он серьезнее. Наверное.
— У тебя что-то случилось? — вкрадчиво интересуется он. Только о чем? — Ты спрашивала, почему я не высадил тебя из машины тогда у бара. Мне показалось, у тебя что-то произошло.
О, какие мы внимательные! Аж бесит. Но я больше не хочу выдумывать и ходить вокруг да около.
— Я праздновала развод, — говорю и вдруг понимаю, что почти не вспоминала Рому в последние дни, и это кажется мне даже смешным. Ведь еще месяц назад ощущалось концом света.
Когда Рома ушел, я думала, что моя размеренная жизнь закончится, и отчасти оказалась права. Мой папа, который в нем души не чаял, обвинил во всех бедах меня — сказал, это из-за того, что мы с Ромой не завели детей, будто потомство решило бы все проблемы. Я со слюной у рта отбивалась от этой правды, доказывала, что это было наше обоюдное желание — пожить для себя, построить карьеры. Но залетевшая — случайно или нет — малолетка, которую Рома взял к себе в компанию по перевозкам, для того чтобы та отвечала на звонки, разбила все мои доводы в пух и прах. Мне пришлось даже временно заблокировать папу, чтобы не слушать нечто в стиле «я же говорил».
Рома, кстати, тоже преподнес мне сюрприз, когда, подписывая документы о разводе, заявил, что это именно я не хотела детей, а он всего лишь поддерживал мое решение. Во имя гребаной любви. Классно, да?
В общем, я не удивилась, когда друзья исчезли с радаров — Рома умел настраивать людей против. Да и это были прежде всего его друзья. Не позвали меня даже на «воскресный завтрак добропорядочных жен», как я это сборище с улыбкой звала, вечно запивая разговоры о детских экскрементах и грудном вскармливании бесплатным вином.
У меня не было близких, кроме, пожалуй, Нелли, так что я недолго страдала.
— А ты… — вернувшись сознанием к ужину с Егором Сталь, начинаю я, а тот очень внезапно подхватывает мой вопрос.
— Был ли женат? Нет, не посчастливилось.
И пусть я хотела узнать что-то другое, оно разом вылетает из головы, а я отчего-то мысленно выдыхаю, пока Егор просит счет.
Аврора
В лифте, куда мы заходим вдвоем, очень жарко. Так не должно быть. Я чувствую, как сначала по шее, а потом и спине стекает капля. Между нами не меньше метра, но я будто бы кожей ощущаю Егора, она горит под его темным взглядом.
Я смотрю только перед собой, а Егор смотрит на меня — уверена в этом.
Зачем. Он. Это. Делает?
Что в его голове? Там для меня беспроглядная тьма и ни одного указателя. Одно ясно — для Егора наше прошлое слишком незначительная деталь, чтобы портить возможность приятного времяпровождения в настоящем.
Черт.
Я не владею собой и своими мыслями. Я ведь прекрасно понимаю, что хочу его и он об этом знает.
Что будет, если сейчас все случится?
В номер я захожу первая. Тотчас упираюсь глазами в идеально застеленную кровать и облизываю пересохшие губы. Егор наблюдает за мной, не моргая. Руки в брюки, непробиваемое выражение лица, но на предплечьях — я и не заметила, как он закатал рукава — выступают напряженные вены. Он не так спокоен, как хотел бы казаться.
Чтобы не спасовать, не забиться от тихой истерики в углу, я опираюсь плечом о стену и, потерявшись мыслями где-то в районе его шеи, пытаюсь думать о растяжках на своей груди и бедрах из-за постоянных скачков веса, лишь бы отвлечься, протрезветь. Не от алкоголя — сколько я там выпила, от дурмана. Но даже это не спасает.
Все мысли циклятся на одном — я хочу подойти и поцеловать его. Я не могу отрицать это желание, хоть вслух и не признаюсь. Нервно заправляю пряди за уши — привычка с работы, чтобы волосы не мешали надевать наушники — и чаще дышу.
Егор Сталь официально вызывает тахикардию.
Все его взгляд, чертовски проникновенный, до мурашек. Когда хочет, он смотрит так, будто ты та единственная — всегда это умел. Вокруг могут быть десятки девушек, но кажется, что видит он лишь тебя одну. И это самая сладкая ложь.
Я разуваюсь, потому что ноги устали на каблуках, пусть и невысоких. Прохожу в комнату босиком по прохладной плитке и почти ощущаю блаженство. А Егор пялится, задрав брови к кудрявой челке.
— Есть тапочки, — он кивает в угол, где лежат две нетронутые упаковки с вышивкой отеля.
— Мне и так хорошо, — отвечаю я, пока флешбэки накрывают один за другим.
«Нет ничего сексуальнее девушки в твоей майке и босиком», — доносится его голос из прошлого.
Да, но вот только он не уточнил, что девушка-то может быть любой.
Я отвожу взгляд и прячусь в скорлупе — от защитного панциря не осталось и следа. Да и та трещит, когда я рядом с собой чувствую запах его парфюма — терпкий, пряный, с тонкими вкраплениями цитруса и древесных ноток. Я не оборачиваюсь, не смотрю, держусь из последних сил. Из-за непривычной укладки волосы падают на лицо, щекочут шею и скулы, а Егор так внезапно поправляет их — так же, как это делаю я.
Он. Меня. Касается.
Егор проводит костяшками по оголенному плечу, и мой вздох звучит
