я исчезла.
— Реванш, Женечка, — он протянул моё имя, будто смакуя. — У тебя слишком длинный язык.
— Повторяешься, — перебила Державина, но Максим будто этого не заметил, продолжив:
— Спустить на тормозах, как принято выражаться в твоих кругах, твоё поведение я не могу. Раз отец не научил тебя вести себя в обществе, придётся это сделать мне.
— А не переломишься?
— Как грубо, — цокнул языком Максим. — Ты же девушка, а ведешь себя, как…
— Как кто? — вновь не удержалась я и ткнула Державина пальцем в грудь. — Ну же, чего замолчал? Или такому интеллигенту, как вы, господин Державин, негоже бранными словечками рот марать?
— Дырку во мне проковыряешь, — спокойно произнёс Максим. — У тебя патологическая страсть портить мои рубашки?
— Довольствуюсь малым, — снова шипение. Но руку отдернула, будто обжёгшись. Максим нагло играл на моих слабостях. В то время, как я начинала распаляться всё больше, он оставался совершенно спокойным и хладнокровным. И меня это неимоверно бесило. Он нагло игнорировал мои вопросы, перескакивал с темы на тему и вёл себя так… так… так раздражающе!
— Так что, Солнцева, по рукам? Или боишься?
Отросшая чёлка упала на глаза, мешаясь. Попыталась ее сдуть — бесполезно, но убрать не успела. Державин опередил. Уверенным движением завёл прядь за ухо, словно случайно мазнув пальцем по щеке.
— Ты такая забавная, когда злишься. Смешная и, — он выдержал многозначительную паузу, — совершенно безобидная.
— По рукам, Державин, — теперь была моя очередь пропускать мимо ушей его слова. — Ещё раз прикоснёшься — пожалеешь.
— Да? — в его глазах загорелся огонёк интереса. — И что ты мне сделаешь? Как и вчера, по-детски по ушам шлёпнешь? — он издевательски хохотнул.
— Хочешь проверить? — блефовала ли я? Под руками любимой монтировочки нет; впрочем, ничего нет. Мне совершенно нечего ему противопоставить, если только опять к какой-нибудь «детской» хитрости прибегнуть.
— Солнцева, — он вздохнул так, будто я не оставляла ему выбора, — ты совершенно не в моём вкусе. Пацанёнок, — а вот это было обидно. Слово неожиданно кольнуло острой шпилькой, будто попав в цель, и заставив меня в ярости сжать кулаки и по-звериному раздуть ноздри. Дурак! — Извини, это только ради твоего воспитания.
Он неожиданно подтолкнул меня назад, и я отшатнулась, потеряв равновесие. Однако, упасть мне не дали — обхватили сильными руками за талию и… Державин наклонился ко мне. За мгновение до поцелуя мазнула взглядом по его губам, по хитрым прищуренным глазам.
— Хам, — выплюнула ядовито и резко, со всей силы, встала ему на ногу пяткой. Безрассудная и совершенно глупая идея — кроссовки надеть не успела. Отбить-не отбила, но неприятно…
— Трусиха, — хмыкнул Максим, будто, не заметив отчаянной попытки избежать его прикосновения, и, как ни в чём не бывало, убрал с моей талии руки. Подошёл к одному из шкафчиков и… открыл его ключом. — Запомни, Солнцева, весь мир не крутится вокруг тебя. И не бери на себя слишком много. Чревато.
Я молчала. Не по тому, что мне нечего было сказать в ответ. А по той простой причине, что Максим вдруг начал расстёгивать рубашку. Застыла, как изваяние, не понимая, что происходит. Какого…?
— Ты на всех так пялишься? — Максим с ухмылкой повернулся ко мне. И только когда лязгнула застежка кожаного ремня на брюках, я поняла одну элементарную вещь — он раздевается. Именно. Он пришёл в раздевалку, чтобы переодеться! А я… чтоб его!
— Было бы на что смотреть, — постаралась вложить в слова всё безразличие и холодность и, нервно передернув плечами, отвернулась от Державина. Кроссовки. Надо надеть кроссовки…
— Конечно, — раздался смешок. — Тебе лучше знать.
Никогда так быстро не зашнуровывала обувь. В несвойственной мне манере скомкала комбинезон и запихала его в сумку, стараясь не оборачиваться в сторону Максима. Ещё чего!
Державин словно издевался надо мной — как ещё можно объяснить, что к тому моменту, как я направилась к двери, он всё ещё щеголял с голой спиной и в полурасстегнутых брюках. Случайно заметила — боковым зрением.
— Женька, я пришёл тебя… — в раздевалку с хохотом влетел Зорин, но, заметив Державина, будто замялся, — спасать.
— Поздно, — буркнула я, беря друга под локоток, — сама себя спасла.
Мы практически вышли в коридор, когда Максим вдруг заговорил:
— Так что, Солнцева, по рукам? — даже на мгновение замерла, ощущая пристальный взгляд Максима, направленный мне в спину.
— А… — начал Лёшка, но я одернула его, прошипев «Потом».
— По рукам, — с трудом заставила себя не оборачиваться. Распрямила спину и практически потащила Зорина за собой, как на буксире.
— И ещё… — вновь раздался голос Державина, когда мы были уже в коридоре. — Пятая строчка в классе «Свободный», — и дверь в раздевалку закрылась.
— Самовлюблённый индюк! — процедила сквозь зубы я, быстро шагая в сторону лестницы.
— Женя? — обернулась к застывшему, как истукан, Лёшке. — Ты в порядке?
Голос у него был… странным.
— В полном, — кивнула я. — Ты идёшь? Опоздаешь на старт — я себе не прощу.
— Он ничего тебе не сделал?
— Тьфу ты, Зорин. Совсем дурак? Как только такой бред в голову пришёл? — отмахнулась от Алексея.
Лёшка хмыкнул. Но за мной всё же пошёл. И даже, что странно, не задал больше ни одного вопроса, хотя я чувствовала, что ему так и хочется устроить мне допрос.
— Всё, иди, готовься, — уже на выходе из здания отправила Зорина настраиваться на гонку.
— А ты?
— Сейчас приду, — заверила его я и практически побежала к стенду с расписанием гонок.
На пятой строчке в классе «Свободный» значилось: Нуреев Влад — «ToyotaCelicaGT-four» // Державин Максим — «MMCEvoVIII». Кажется, я потеряла дар речи.
— Не тормози, Зорин! Ну же! Газу! Газу! — цедила сквозь сжатые зубы, стараясь не кричать на всю Ивановскую, то бишь не привлекать к себе излишнего внимания. Никогда не умела «болеть» тихо — вот и сейчас, сжав руки в кулаки и чуть ли не подпрыгивая на месте от переизбытка эмоций, следила за заездом.
Стоявший рядом Палыч, напротив, был сосредоточен, как никогда. Серебристый Лёшкин «Форестер» скрылся за поворотом, пропав из вида; большая часть заезда позади. Предстоял ответственный и важный момент — смена дорожек.
Два автомобиля выскочили вровень друг с другом. Нехорошо… как бы не закусились, кто кому уступит. Задержала дыхание, цепким взглядом коршуна уставившись на трек, стараясь не пропустить ни одной детали.
— Не пускай! Алексей! — не сдержался Палыч, обычно никогда не комментирующий происходящее. Толка он в этом не видел — всё равно тот, кому предназначаются комментарии, не слышит. Лёшка и правда решил побыть джентельменом — он шёл по правой дорожке и мог перестроиться первым, но… едва
