подставил, еще и обожрал!
— Кто?
— Ты!
— Я спрашиваю, готовил кто?
— Хрен в пальто!
Р-р-р, ай! Больно же!
— Ты укусила меня!
— Я куфала фэндфиф!
— А укусила меня за руку! — Ответом мне было «поделом тебе» фырканье.
— Я!
— Что ты?
— Я готовила!
— Брешешь!
— Да пофел ты! — чавкая укушенным от МОЕГО сэндвича, прошамкала с набитым ртом змеюка. — Я про святое не брешу. А еда, которую я сама готовлю, — это святое.
Это она серьезно? Она сама это готовила? Может, и правда пересмотреть свое отношение к этому чертову фейковому браку? Если там будут ТАК кормить, то я готов побыть гребаным самцом песчанки… или как бишь его там.
— Без балды? Сама приготовила мясо? Такое вкусное! Эй, тут последний кусочек остался!
— Это мой сэндвич!
— Он выпал из твоей сумки в моей комнате! Значит, стал моим!
Да чтоб тебя! Она снова укусила меня за пальцы, чертова дьяволица!
Боль от ее укуса прострелила до самого паха. И едва успокоившийся жилец в ширинке снова запросился на горячую прогулку. Ведьма злодейская, а не змеюка.
Я впился в ее губы, блестящие от мясного сока, кусая и облизывая их, словно в попытке отобрать вожделенный кусочек божественной еды. Но куда там! Она проглотила, не жуя, и вернула мне такой же агрессивный поцелуй-укус, от которого в башке снова забахало, завзрывало и снесло ту, бедную, на хрен.
Рыча и хрипя, я принялся выколупывать Кэт из уродского серого пиджака, в котором она приперлась требовать свою гребаную рекламу. А эта волчица бешеная запустила свои острые когти мне в плечи, с удивительной силой разворачивая и толкая спиной в стену, не разрывая при этом поцелуя.
Твою мать, ну как же эта зажигалка адская целуется! Будто она сама пламя, и в каждом выдохе и толчке дерзкого языка вливает его в меня. Резко отстранившись, Кэтрин лишь мгновение медлила, уставившись мне в глаза своими полыхающими, прищуренными, словно целясь — откуда кусок посмачнее отхватить.
— Один раз! — рыкнула она, рванув мой ремень. — Не вздумай к этому привыкать!
Я стремительно дернулся с места, отбирая у нее инициативу. Развернул к стене, захватывая жадной горстью ее волосы и вынуждая прогнуться в пояснице, прямо как в наш первый раз.
Помнишь, как это было, а? Я вот все, до мелочей.
Прошелся открытым ртом вдоль ее шеи, облизывая и кусая. Кэтрин взвилась на цыпочки, сдаваясь. Застонала, сильнее прогибаясь и притираясь ягодицами к моему дергающемуся, как под разрядами, члену.
— Кому ты врешь, кошка бешеная, а? — прохрипел, задирая ее юбку, наплевав на треск. Сука-су-у-у-ука, все-таки чулки. Сдохну ведь! — Одним разом кто наестся? Ты? Хрен!
И, зажав ладонью ей рот, рванул ее трусы. И похер мне, какие они были. Потом посмотрю.
— Я на это посмотрю, слышишь? — прорычал Ронан в мою шею, проскользнув пальцами под резинку чулка, впиваясь в кожу наверняка до белых следов, грозящих потом стать синяками-метками его обладания. — И ты мне позволишь.
— Ты… а-а-ах!
Настойчивые пальцы погрузились в меня, проверяя готовность и вышибая все возможные варианты едких ответов. Позволю, еще как позволю.
Вторая его ладонь снова надежно закрыла мне рот, и как раз вовремя.
Только ощутив горячую массивную головку его члена, коснувшуюся моих складок, я чуть не провалилась в стихийный оргазм. Внутри все зашлось в алчных «дай-дай-дай это» спазмах, а мышцы бедер предательски задрожали. Я застонала в ладонь Ронана протяжно и откровенно умоляюще, и если бы не его предусмотрительность, то это услышали бы, пожалуй, и на первом этаже. Не то чтобы я была сейчас способна об этом переживать.
Вообще ни о чем.
Все мои эмоции и способность что-либо чувствовать сейчас сконцентрировались в одном конкретном месте. Том самом, где в меня проникал чертов ковбой. Делал это он, словно издеваясь, медленно, совсем не как впервые, когда нанизал рывком меня на себя, что ту бабочку на иголку. Нет, он толкался внутрь и отступал, будто смакуя каждый новый сантиметр захватываемой им территории. Но убийственной интенсивности происходящего это ни на каплю не снижало. У меня буквально волосы шевелились от осознания, как же он глубоко, и как его много, и неумолимо становится больше. И уже от этого мой такой необходимый оргазм дразнил немыслимой близостью. Ощущения нарастали, хотя мне и так уже дышать было нечем от их объемности. И как будто одного только этого было мало. Но нет, Ронан еще что-то хрипло ворчал мне в ухо, перемежая грязные словечки с жесткими поцелуями в мою и так уже истерзанную шею.
«Мокрая… течешь вся… горячая, пиздец…»
«Сжимаешь как… сдохну… сладкая… сладкая дрянь моя…»
«Давай, Кэти… всего прими… хочу в тебя по самые яйца…»
Я в отчаянии заскребла ногтями по двери, вымаливая стонами прекратить эту пытку.
— Сильнее?
Я только и успела замычать и закивать, чувствуя — реально чокнусь. И Ронан мощно ударил бедрами, врываясь в меня до предела. Словно сейсмическая волна ударила в меня, вышибая из собственного тела, что заколотило в эйфории.
— Охуеть, как же ты кончаешь, детка… Вынос мозга просто…
Меня еще мотало на волнах наслаждения, и это все никак не заканчивалось. Не сходило совсем на нет из-за его свирепых толчков, буквально размазываших меня по двери, к которой была прижата. Он долбил меня как одержимый, явно гонясь уже за своим финалом. Но даже то, что он делал для себя, загнало меня на новый круг кайфа. И в этот раз я кончила, наверное, от того, какие безумные звуки он издавал, как пульсировал во мне, изливаясь, как он меня стиснул в конце, чуть не ломая кости. Как его затрясло, перекидывая эту дрожь и на меня.
«Не вздумай к этому привыкать!»
А-а-а, не могу!
Рассмешила, вот уж рассмешила саму себя!
Это ты, Кэти, кому сказала? Ему? Известному всей стране блядуну с греховным ртом и слишком опытными руками, через которые прошли неизвестно сколько сотен баб?
Или все же себе, а?
«Не вздумай к этому привыкать». Ага.
Если себе, то поздно. Вот поздно и все. Не помню, как называются те наркотики, привыкание к которым идет с первой дозы. Да и знать о них не хочу. Потому что отныне у тебя, везучая Кэт, свой собственный наркотик, на который ты подсела еще в самый первый раз.
И я могла сколько угодно и кому угодно заливать, что плевать хотела на этого ковбоя и что даже имя его не запомнила, но с той самой «счастливой» встречи в баре я не хочу думать о мужиках.
