С отцом Лариса любила ходить в самую большую кондитерскую на улице Ленина, где они покупали марципановых зверей. Лариса их долго рассматривала, а потом начинала откусывать по маленькому кусочку. К моменту, когда они оказывались у подъезда своего дома, конфета была съедена. Большой универмаг рядом с их домом она не любила. Там было шумно, много людей и пахло всем сразу. На первом этаже были продуктовые отделы и знаменитая рижская кулинария. Здесь продавалось все – от знаменитого пипаркукас – имбирного печенья, до жареной корюшки и миног. Но над всеми запахами царствовал один, который было невозможно заглушить и прелесть которого Лариса оценила много позднее. Здесь пахло свежим кофе. Лариса смотрела, как мама осторожно отпивает черно-коричневый огненный напиток из маленькой чашки и аккуратно откусывает пирожное. Папа пил кофе без пирожных, но с конфетами – маленькими шоколадными бутылочками, из которых выливалась пахучая жидкость – коньяк. Ларисе брали молочный коктейль и огромную шапку безе. Это семейное мероприятие было самым запоминающимся. Родители весело перемигивались, непонятно шутили, но Лариса тоже закатывалась в хохоте.
– Я тоже хочу такую бутылочку, – смеясь, просила она.
– Это папины конфеты, – говорила мама, улыбаясь.
Так это и осталось с детства – конфеты с ликерами и прочими спиртными начинками она называла «папиными конфетами».
И школа, и университет прошли как-то быстро и весело.
– Видишь ли, – говорил отец, – все латыши знают русский, но не все русские – латышский. Это неправильно, учи язык страны, в которой живешь.
На работу, в редакцию молодежной газеты, Ларису взяли сразу после университета – она была местной, отлично знала особенности взаимоотношений населения и была на редкость обаятельной. Ее внешность – статная шатенка с высокими скулами и зелеными глазами, как-то сразу располагала к себе. Манера держаться выдавала в ней человека немного замкнутого. Родители, считавшие, что отличное воспитание страхует от всяких неожиданностей, научили ее сдержанности.
Задолго до того, как почти отличницу, выпускницу Рижского университета Ларису Гуляеву радостно встретили в газетной редакции, случились события, о которых впоследствии мама Ларисы говорила примерно следующее:
– Великий Фридрих был прав, считая основой педагогики принцип «раздачи боли». Секли бы дочь – не наделала бы она глупостей.
Впрочем, это была лишь «фигура речи». Сечь свою дочь они никогда бы не посмели, а переживали из-за скоротечного, как балтийское лето, брака дочери. Родители к тому времени перебрались жить на юг, в Сочи. Этого потребовало здоровье матери. Лариса, которая тогда собиралась поступать в университет, была девушкой серьезной и послушной, и родители, почти не колеблясь, оставили ее хозяйничать в рижской квартире. Правда, мать, поохав, провела с ней долгую беседу о том, как должна вести себя взрослая девушка, чего следует бояться и чего ни в коем случае не допускать, и успокоилась только тогда, когда отец сказал:
– Ну, какая разница? Ну, поехала бы она поступать в институт в другой город, жила бы в общежитии? Что, это было бы лучше?! Так хоть в собственной квартире будет жить.
Студенческая жизнь в Риге по традиции имела ярко выраженный корпоративный характер. Во-первых, во всех учебных заведениях были какие-то клубы, спортивные команды, музыкальные или театральные студии. К костюму студента традиционно полагалось что-то, с гербом учебного заведения – в Рижском университете это были галстуки для ребят и шейные платки для девушек. Принадлежностью к той или иной студенческой корпорации гордились и обязательно ее подчеркивали. Приезжавшие в гости студенты из других республик не переставали удивляться этому – во многих других учебных заведениях начальство так боялось студенческой вольницы, что запрещали даже местные КВН. Лариса на курсе была в меру активной – ей больше нравилось учиться, чем проводить время в веселых, но бесперспективных развлечениях. Подруг у нее было немного – она, если этого не требовало дело, сходилась с людьми медленно, осторожно. Но уж если дружила, то почти жертвенно. Было в ней такое, не совсем удобное человеческое качество – отдавать так много, что тот, кому это предназначалось, не знал, что с таким богатством делать. А если учесть, что подобной щедростью наделены не все, и ответить тем же не всегда удавалось, то отношения порой гибли, словно залитый водой цветок. По сути, у Ларисы была одна-единственная подруга, школьная, с которой встречаться часто они не могли, поскольку занятия на первом курсе были весьма интенсивными. Когда же у Ларисы появилось чуть больше свободного времени, она сразу же вышла замуж. Это случилось на втором курсе, дочка родилась через пять месяцев – в ЗАГСе невеста была уже в платье для беременных.
Роман с Айвором Лепиньшем, аспирантом Рижского государственного университета, не был бурным. Они познакомились на баскетбольном матче, где выиграла команда университета. Когда по окончании игры все вскочили со своих мест и принялись обниматься и целоваться, сосед Ларисы лишь улыбнулся и произнес по-латышски:
– Браво!
Лариса покосилась на него. Он это заметил и пригласил в кафе «Вец Рига». За кофе с обязательным бальзамом они неспешно обсудили прошлые игры студенческой команды, предстоящие гастроли известного итальянского певца, спектакль в Театре Русской драмы и свое недавнее прошлое. Выходило, что в прошлом у Ларисы только балетный кружок, школа, несколько заметок в местной вечерней газете и детский роман с одноклассником Сережей Ворониным. Все это обычно немногословная Лариса выпалила одним духом, подстегиваемая доброжелательной улыбкой молодого человека. Потомок суровых балтийских рыбаков, который сидел перед ней, был статен, белокур, краснолиц и почти нем. Весь оставшийся вечер они гуляли по Риге, обходя знакомые им с детства закоулки. Лариса заметила, что ее спутник все больше молчит, но его присутствие делало вечер уютным и значительным. На следующий день после лекций она пригласила его к себе. По его лицу Лариса видела, что он удивлен тем, что она живет одна и отлично готовит. Опять весь вечер гость почти молчал, а Лариса, почувствовав, что нравится ему, стала вести себя свободно, громко смеялась, откинув назад голову и обнажая в улыбке белоснежные зубы. Последующие три недели были похожи друг на друга как две капли воды. Лекции, прогулка пешком через парк мимо Театра оперы и балета, а потом домой к Ларисе, на ужин при обязательных свечах. Местоимение «мы» оказалось намного теплее, чем «я» и «он». «Мы будем весь вечер дома!» – бросала она знакомым. А от словосочетания «мой любовник» сладко замирало сердце и сама себе она казалась похожей на героинь французских фильмов: долгие поцелуи и нежные схватки в постели.
