Из-за срочной операции ребенка так быстро забрали у нее, что она не успела толком рассмотреть его. Теперь у нее было время, и она увидела бледное крошечное создание. Она подумала, что у ребенка болезненный вид. Глядя на спящего сына, она не испытала никаких чувств. Ей исполнилось двадцать семь, она была старше Элис и замужем была дольше. А вот ребенка не хотела. Пропитанный уксусом тампон, который она вводила каждую ночь по секрету от Билли, ей так и не помог.
Ребенок просто не мог выбрать более неподходящее время, чтобы родиться. Она месяц за месяцем изводила Билли, пока он наконец не согласился с тем, что если жена найдет себе работу, то это не будет оскорблением его мужской гордости. Особенно если учесть, что шла война и все женщины страны занимались тем, чего никогда не делали раньше. Подумать только, женщины служили в армии, водили трамваи, доставляли почту, работали на фабриках, заменяя мужчин.
Работа, которая приглянулась женщине, была на заводе по производству боеприпасов. В неделю там можно было заработать четыре соверена, в три раза больше, чем зарабатывал Билли. Тогда она сказала ему: «Тебя в любую минуту могут призвать. И что тогда прикажешь мне делать? Сидеть дома, бить баклуши и жить на пособие, которое я получу от армии?»
Он побледнел. Он был трусом, совсем не таким, как его брат Джон, который вызвался добровольцем в армию, когда началась война, но его не взяли из-за брони. Джон был опытным токарем, а Билли — простым работягой. В его холуйской работе не было ничего выдающегося. Джон, который горел желанием внести свой вклад в оборону, стал пожарным. Билли же продолжал заниматься прежним делом, как будто ничего не случилось, и отирался по барам, пока не получил повестку в армию, которую бросили на коврик перед входной дверью. Однако до сих пор он умудрялся не покидать берегов Британских островов.
Она работала на заводе всего две недели — упаковывала патроны. Это была тяжелая работа, но она ей нравилась. Когда она уставала, то начинала думать о чеке, который получит в пятницу, о вещах, которые купит, и усталость отступала. А потом она обнаружила, что беременна, и оказалась такой дурой, что рассказала об этом женщине, которая работала рядом с ней, и не успела оглянуться, как об этом узнали все вокруг, включая мастера, и ее тут же уволили.
«Это не та работа, которая подходит для семейной женщины», — заявил мастер.
Женщина со злобой глядела через стекло на своего ребенка. Она еще не придумала ему имени. Ей это было неинтересно. Билли хотелось назвать ребенка Морисом, если бы у них родился мальчик, но она не имела представления, было ли это имя именем святого. Считалось, что католики должны называть своих детей в честь святых. Девочки Элис носили смешные ирландские имена, и она тоже ничего не знала о святых с такими именами. Своего сына они решили назвать Кормаком. «С буквой «к» на конце», — улыбаясь, сказал Джон. Он всегда старался развеселить свою глупую, сонную жену.
Где же лежал Кормак? К изножью каждой кроватки были пришпилены карточки. На карточке кроватки, что стояла прямо перед ней, было написано «Лэйси 1». Ее собственный ребенок значился как «Лэйси 2». Элис еще не видела своего маленького сына. Роды протекали у нее очень трудно, и она невероятно страдала. Джон едва не плакал, когда ему пришлось-таки отправиться домой. После того как все закончилось, заработав семь швов и почти ослепнув от боли, Элис наконец уснула, получив какое-то лекарство.
Ее собственные роды прошли абсолютно безболезненно — да она и не согласилась бы на все эти глупости, если бы думала, что будет иначе. Обошлось без единого шва. Живот у нее все еще оставался немного вздутым, да слегка побаливало между ног — вот и все.
Хотя ей было наплевать на всех детей, вместе взятых, она все-таки была вынуждена признать, что Кормак славный мальчуган. У него отцовские темные вьющиеся волосики, и он совсем не красный и сморщенный, как другие новорожденные. Его большие карие глаза были широко распахнуты, и она готова была поклясться, что он смотрит прямо на нее. Она прижала ладони к стеклу, и у нее появилось какое-то смутное ощущение, похожее на зарождающееся чувство гнева. Это было несправедливо: сначала Элис достался лучший из всех Лэйси, а теперь и лучший сын.
Откуда-то из самой глубины больницы до нее донесся стук тарелок. Это готовили чай и накрывали тележку. В любую минуту мог кто-нибудь появиться.
Женщина открыла дверь и вошла в детскую.
Рождество 1945 года
Элис Лэйси негромко напевала, сметая ворох волос Флорри Пайпер в угол салона-парикмахерской:
— Баю-баюшки, бай-бай… — Она замела веником волосы на совок и вышла во двор, чтобы выбросить их в мусорную корзину.
— Говорят, если продать такие волосы в Вест-Энде в Лондоне, за них можно получить целое состояние, — выкрикнула из-под сушилки миссис Пайпер, когда Элис вернулась.
— Кому продать?
— Тем, кто делает парики. Они всегда высматривают приличную копну волос.
— Неужели? — с сомнением произнесла Элис. Волосы, которые она только что выбросила, годились разве что для птичьего гнезда: сухие, как прошлогодняя пыль, от перманентной завивки, посеченные на концах и по цвету напоминающие сажу.
— Причеши миссис Пайпер, Элис, — невнятным голосом сказала Миртл, у которой уже заплетался язык.
— Давно пора, — отреагировала Флорри Пайпер, поджав губы. — Эти бигуди для меня — настоящее мучение.
— Просто поражаюсь, как вам удается вытерпеть. — Элис выключила сушилку, и миссис Пайпер, с трудом вытащив свое грузное тело из кресла, направилась к зеркалу.
— Не всем даны от природы такие вьющиеся волосы, как у тебя, Элис Лэйси. — Флорри Пайпер с вызовом громко втянула носом воздух. — Не следует работать в парикмахерской, если тебе не нравится то, что в ней делают с клиентами.
Элис сняла сеточку и вздрогнула, коснувшись пальцами раскаленных докрасна металлических бигуди. Да это же настоящая пытка — высидеть полчаса, пока тебе в кожу впиваются эти кусочки обжигающего металла.
— Я сниму их через минутку, — пробормотала она. — Не хотите ли пока сладкого пирожка?
— Ну, я не могу сказать «нет», — любезно согласилась миссис Пайпер. Она уже съела целых три. Обычно в салоне-парикмахерской Миртл не предлагали угощения, но завтра Рождество. На стенах были развешаны какие-то жалкие украшения, а в окне висела скрученная из мишуры звезда. С утра у них было и шерри, но к обеду хозяйка успела прикончить его полностью. Миртл была пьяна в стельку и щипцами для завивки устроила на голове у миссис Фаулер жуткий беспорядок. Локоны были разной величины. К счастью, зрение у миссис Фаулер было неважное, хотя она и наотрез отказывалась носить очки. Оставалось надеяться, что она ничего не заметит.
К миссис Пайпер вернулось хорошее расположение духа.
— Что ты будешь делать на Рождество, дорогая? — спросила она, когда Элис принялась снимать бигуди. Уши у нее приобрели ужасающий темно-красный оттенок.
— Ничего особенного. — Элис сморщила носик. — На обед приходят мама Джона и его брат Билли с женой. У них маленький сын, Морис, ровесник нашего Кормака. Обычно приходит и мой отец, но сегодня вечером он отплывает в Ирландию, чтобы встретить Рождество со своей сестрой. Она немного приболела.
— Если не ошибаюсь, твой Кормак скоро пойдет в школу?
— В январе. Ему исполнилось пять только вчера.
— А как поживают твои девочки? Знаешь, я никак не могу запомнить их имена.
— Фионнуала, Орла и Маив, — наверное, в тысячный раз ответила Элис. — Сейчас они на торжественном концерте в церкви Святого Джеймса. Его организовала воскресная школа. Я испекла им торт, чтобы они взяли его с собой. Мне удалось даже найти им провожатых.
Миссис Пайпер разглядывала оставшиеся сладкие пирожки.
— Хотите еще? — спросила Элис.
— Не могу отказаться, — повторила миссис Пайпер. — Нельзя допустить, чтобы они пропали. Вы ведь сегодня закрываетесь рано, правильно? Должно быть, я одна из последних клиенток.
— Нам осталось подстричь кое-кого, и все. А вот и одна из них. — Звонок на входной двери надтреснуто и приглушенно звякнул — наверное, пора было его смазать, — и вошла Бернадетта Мойнихэн. Это была живая молодая женщина с необычайно роскошной для ее маленького роста фигурой. Элис тепло улыбнулась своей лучшей подруге. — Угощайся пирожками, Берни.
— А я-то надеялась, что мы выпьем шерри, и все такое, — воскликнула Бернадетта. — Я ждала этого целый день.
— Боюсь, оно закончилось. — Элис бросила взгляд на Миртл, которая, похоже, окончательно забросила работу и пьяно щурилась на свое отражение в зеркале.
Бернадетта ухмыльнулась.
— Она выглядит как вурдалак, — прошептала она.
Миртл была немного старовата для такого обилия косметики — губной помады, теней для век, туши для ресниц и румян. Сейчас она смазалась, и Миртл напоминала старого грустного клоуна. У корней ее вьющихся рыжих волос была заметна седина, а концы были обесцвечены перекисью. Хозяйка служила плохой рекламой для своего салона-парикмахерской.
