– Снова ты, – сказал он.
Я в отчаянии закрыла глаза. Так и знала: я давно уже научилась наслаждаться своей тайной жизнью и смаковать свою безответную любовь – но это не могло долго продолжаться. Видел ли он, что я стояла у дороги?
После всего этого мне оставалось только пробормотать что-то невнятное и сбежать. Так мы и познакомились: бездарно и глупо. Иногда знакомство бывает таким, что хочется обо всем забыть и начать сначала.
* * *
На следующий день я шла в школу в дурацком настроении. Я пропустила много занятий, и эта мысль грузом из невыученных уроков тащилась вслед за мной. Первая парта в углу у окна, как всегда, ждала меня. Это было единственное место в классе, которое принадлежало только мне: никто не хотел сидеть нос к носу с учителем.
До урока химии все шло неплохо, я сидела тихо, меня никто не замечал.
– Лабораторная работа. Надо разбиться по парам, – сказала химичка.
Вообще в этом не было ничего нового, такие моменты всегда еще больше подчеркивали мое одиночество, но в тот день мне меньше всего хотелось тратить силы на самоутешение. Все зашуршали, перемещаясь с парты за парту. Вскоре все стихло. Все нашли себе пары, – я сидела одна, сжимала в руке пробирку с теплой розовой жидкостью, и мне хотелось плакать.
– В любом случае надо заниматься в группе, – сказала, глядя на меня, учительница и отвернулась к доске, показывая, что разговор окончен и я сама должна что-то предпринять.
Я с отчаянием смотрела на ее спину. В этот момент в класс вошла Марина. Она, как всегда, опоздала.
– Мы работаем по парам, – бросила в ее сторону химичка.
Не помедлив ни секунды, Марина прошла вдоль первых парт и села рядом со мной. Я чуть было не рассмеялась от неожиданности, но осеклась, когда увидела, что почти весь класс смотрит на меня. Иногда смех – это слезы, которые невозможно сдержать на публике. Марина взглянула на меня с насмешливым вызовом, и я заерзала на стуле. Учитель говорила о каких-то реакциях, щелочах и кислотах. Но я не слушала ее; утратив одиночество, я смотрела на длинные пальцы моей новой напарницы, на то, как ловко она орудовала всеми этими колбочками и пробирками.
Уже на следующее утро я шла в школу, куда более уверенная в себе. Еще накануне, сразу после урока химии, я заметила, что одноклассницы стали смотреть на меня как-то иначе. Я была уверена, что это связано с Маринкой. Однако когда простой интерес сменился активными попытками заговорить со мной, я поняла, что для такого эффекта должен быть более серьезный мотив.
Пару дней я пыталась разгадать этот ребус, прежде чем узнала, что всему причина – моя встреча с Марком. Оказалось, кто-то видел нас тогда у холма. Инцидент на уроке химии стал лакмусовой бумажкой, все решили – если мной интересуется еще и его сестра, значит, между мной и Марком есть какая-то тайна. Но поскольку на самом деле меня связывали с ним только мои мечты, и вскоре это стало всем очевидно, я вновь стала для одноклассников серой мышкой. Однако теперь рядом со мной была Маринка.
С тех пор так и повелось: она – первая, я – вторая. Ей нравилось блистать на моем фоне, а мне – заряжаться ее энергией, и еще – с ней мое одиночество перестало быть черным, и мне нравился этот серый цвет.
* * *
Сегодня большинством моих удовольствий я обязана Маринке, вернее, деньгам ее семьи. Я обязана им наслаждением мчаться по городу в машине, надеть дорогое платье, выпить кофе в модном кафе, спешить в те места, где, по мнению моей вездесущей подруги, нас ждут приключения и соблазны. Да, за годы нашей дружбы она сильно изменилась, но сейчас мне не хочется думать об этом.
Я рисую ложкой на блюдце сердечко из сливок и пишу: «Люблю».
Где же ты? Где, мой милый? Я тебя жду. Так долго жду…
В эту минуту исчезает все: место, время, мечты и планы, – остаются только неудобный табурет подо мной, моя рука с чайной ложкой, блюдце с остатками вчерашнего торта и мысли о тебе.
– Я здесь. Хочу пить, – без эмоций вдруг выдает Димка из своей комнаты.
На секунду мне кажется, что мне никогда не сбежать из этой своей жизни. Меня охватывает ужас, самый настоящий ужас. Мое сердце рвется с цепи, а рука судорожно сжимает ложку и, метнувшись в сторону, сбрасывает блюдце со стола. Ба!
Еще секунда, – и звонит телефон. Я сжимаю трубку.
– Алло, здравствуйте, это Юлия?
– Здравствуйте. Да. Это я.
– Вы не прислали нам фото в профиль.
– Простите, что?
– Вы не прислали нам фото в профиль.
– Извините, вы, наверное, ошиблись. Какое фото? Кто вы?
– Вы прислали нам свою заявку на кастинг. Все хорошо, только не хватает вашей фотографии в профиль…
– Простите, но я никому ничего не отправляла, вы точно ошиблись.
В ответ женский голос что-то тараторит: среди прочей информации я слышу свое полное имя, телефон и адрес, – и мне не остается ничего другого, как подтвердить: «Да, это я». Я чувствую, что присутствую на спектакле и происходящее на сцене нисколько от меня не зависит. В итоге я записываю адрес, обещая обязательно прислать нужное фото.
Выключив телефон, я долго стою посреди комнаты и прислушиваюсь к собственному нарастающему волнению. Что это было? Какой-то очередной Маринкин план? Тогда почему она не рассказала мне о нем? Чем дальше, тем меньше разумных объяснений нахожу я этому звонку. Да, сама Маринка любит бегать по всевозможным кастингам, особенно танцевальным. Она занимается балетом и мечтает прославиться, а чтобы осуществить это, делает ставки не только на балет…
Но при чем тут я? Если она и таскает меня с собой, то только в качестве группы поддержки. До меня самой никому нет дела…
* * *
Осколки блюдца – я вспоминаю о них лишь тогда, когда один из них впивается мне в ногу. Рана небольшая, но я кричу от злости. В этот момент мое второе «я» вырывается наружу: я стремительно бегу в ванную, чтобы промыть рану, взять швабру с совком и замести останки бывшего блюдца. Я делаю все максимально быстро: мне нужно срочно избавиться, избавиться от них. Причины всех моих бед я сейчас вижу только в этих осколках. Боясь увидеть истинные мотивы своих несчастий, мы часто тратим свой гневный пыл на то, чего уже не склеить.
– Пить. Хочу пить, – зовет Димка.
Я бегу в комнату брата. Изматывающее чувство, преследующее меня всю сознательную жизнь, – никогда не дремлющее чувство ответственности. У Димки аутизм. Он старше меня, но абсолютно беспомощен. Две недели назад он умудрился сломать ногу и теперь практически полностью зависит от меня. Видя, как Димка жадно пьет воду, я в очередной раз вспоминаю об отце, который покинул нас почти сразу после моего рождения. Мама уверяет, что он разлюбил ее, не выдержав эмоциональной нагрузки, двух маленьких детей, сосок, каш, громкого плача. И мои мысли невольно переносятся к ней: постоянно грустной и одинокой, измотанной нехваткой денег и вечными подработками…
