— И пошлю вас обеих к чертовой матери, и тебя, и ее! Я зачем работаю? Ради тебя? Ради этой шлюхи?
Она бы с радостью проехалась по нему на машине, вдавила бы его в асфальт, превратила в кашицу, в гадкого червяка, какой он, в сущности, и есть.
Франческа бы поняла, если бы я его убила. Если бы только я тогда не влюбилась, если бы нашла работу, если бы десять лет тому назад ушла отсюда куда глаза глядят…
Энрико отвернулся от жены и всем своим огромным телом высунулся за балконные перила, под солнце, которое в три часа дня давило на темя свинцовой тяжестью и прибивало к земле. По другую сторону дороги пляж кишел зонтиками и голосящими купальщиками. «Скотобойня», — подумал Энрико и снова зажег тосканскую сигару, которую сжимал в пальцах, красных, коротких и мозолистых, — пальцах рабочего, который не надевает перчатки, даже когда измеряет температуру чугуна.
С одной стороны было море, которое в этот адски жаркий час заполонили подростки. С другой, вдоль пустынной улицы, — унылая физиономия типовых домов-коробок с наглухо запертыми ставнями. Мопеды, припаркованные вкривь и вкось на тротуарах, пестрели наклейками и разноцветными надписями: «Франческа, я тебя люблю!»
Под обжигающим июньским солнцем море и бетонные стены друг напротив друга напоминали жизнь и смерть в непримиримой борьбе. Ничего не поделаешь: улица Сталинграда производила удручающее впечатление на всех, кто на ней не жил. Более того, именно так люди со стороны представляли себе нищету.
Этажом выше еще один мужчина, навалившись на ржавые перила, смотрел вдаль, в направлении пляжа.
Кроме него и Энрико, никто больше не осмеливался высунуться на балкон. Солнце немилосердно палило, и крупными кусками обваливалась штукатурка.
Человечек с голым торсом захлопнул крышку мобильного телефона. По сравнению с великаном с четвертого этажа он казался карликом. Говоря по телефону, он почти что кричал — не от злости, а просто потому, что всегда разговаривал таким тоном. Он называл какие-то астрономические суммы и ни на минуту не отводил цепких маленьких глазок от пляжа, будто разыскивал что-то такое, что без очков с такого расстояния все равно не разглядеть.
— Как-нибудь на днях и я выберусь на море. Почему бы и нет? Все равно меня уволили, — сказал он вслух и усмехнулся собственным словам.
В глубине квартиры раздался вопль:
— Чтооо?!!
— Да ничего! — ответил он, вспомнив о существовании жены.
Сандра вышла на балкон со шваброй, распространяющей запах аммиака.
— Артуро! — воскликнула она, потрясая шваброй. — Ты совсем, что ли, из ума выжил?
— Да шучу я, — отмахнулся он.
— Он шутит, видите ли! Какие сейчас шутки, когда нужно заплатить за посудомойку и погасить кредит за магнитолу твоего сыночка — больше миллиона1 за автомагнитолу! Не смешно!
На самом деле Артуро не шутил. Администрация «Луккини» просекла, что он выносит канистры с горючим.
— Отойди-ка, я тут пол вытру.
С того самого дня, как Артуро взяли на работу, он воровал бензин у господина «Луккини» — так, по мелочи, чтобы заправиться самому и немного перепродать крестьянам. Три года никто ничего не замечал, и тут вдруг на тебе!
— Отойди, говорю, на этот пол уже смотреть невозможно!
Насвистывая песенку, Артуро вышел с балкона на кухню. Он был веселый, открытый человек, с кучей друзей. Отсутствие работы и долги не мешали ему радостно посвистывать.
Схватив хурму из корзинки на столе, он рассеянно вгрызся в нее. В его голове теснились самые разные варианты добывания денег не вставая с дивана.
— Прекрати ты уже здесь мыть. Только и занята все время, что уборкой!
— Да что ты говоришь! Может, ты приберешься?
В жизни Артуро трудовые будни, с которыми его жена познакомилась в шестнадцать лет и более не расставалась, тем самым предоставляя семье возможность ежемесячно платить за квартиру и растить двоих детей, случались лишь периодически. В строго хронологическом порядке он был: карманником, рабочим на «Луккини», потом на заводе «Дальмине», на предприятии «Магона д'Италия», после чего снова вернулся на «Луккини», уже начальником цеха. Уроженец Прочиды, в девятнадцать лет Артуро уехал в Пьомбино, чтобы устроиться на завод и начать новую жизнь, законопослушную и честную. Членов Федерации рабочих-металлургов он считал неудачниками и твердо верил только в то, что работа убивает.
— Где Анна? На море?
— Да, с Франческой.
— А Алессио?
Точно: завтра ему должно повезти за покерным столом, и на выигранные деньги можно будет развернуться. Он чувствовал: так и будет. Как там говорится? Это судьба. А Сандре с прибыльной сделки он купит бриллиант, как его… Де Бирс, который навсегда.
— Наверное, тоже на море.
— Мне нужно серьезно поговорить с твоим сыном. Он во что бы то ни стало хочет купить «Гольф GT»… Зачем ему такая машина?
Сандра подняла голову от уже высохшего пола и, вся в поту, постояла так какое-то время, подставив лицо солнцу.
— Пусть треплется, все равно у него нет таких денег.
Зайдя в дом, она села за стол на кухне и внимательно посмотрела на своего мужа. За столько лет он ничуть не изменился. «С завтрашнего дня…» — говорил он каждый раз, и она снова и снова верит ему.
— Твой сын голосует за Берлускони, — сказала она, вымученно улыбаясь. — Ему нужна классная машина, а не социальная справедливость. Он хочет повыпендриваться, покрасоваться перед девицами… Ну а ты-то, кстати, о чем говоришь — у тебя самого машина за пятьдесят миллионов. Кстати, ты заплатил налог?
— Налог?
Натянутая улыбка мгновенно слетела с лица Сандры.
— Прежде чем считать деньги сына, попробовал бы хоть раз не проиграть свои.
— Ну, началось… — Артуро надул щеки и фыркнул, как лошадь.
— Да, началось! — Вскочив со стула, Сандра вскинула руки в давящей духоте маленькой кухни. — Нечего тут кривиться. Ты меня не обманешь! Куда делась твоя последняя зарплата?
— Сандра!
— Ты даже на счет ничего не положил! Ты ведь все проиграл, так? Все спустил, не доходя до банка! У меня что, здесь написано «идиотка»?! — Сандра постучала пальцем по взмокшему лбу, на который спускались закрученные на бигуди локоны, доходя до невыщипанных бровей.
Артуро раскинул руки и заворковал:
— Ладно, иди поцелуй меня…
Он так поступал всякий раз, когда крыть становилось нечем, — демонстрировал свою любовь.
Муж с женой исчезли в недрах тесной квартиры. Теперь и жалюзи на окне супругов Соррентино с треском покатились вниз, как и все остальные в доме (за исключением одних), но застряли посреди окна.
