— Ну же, не такое уж я чудовище, — тихо проговорил он, и она увидела золотой огонек, вспыхнувший в глубине его глаз, опушенных густыми черными ресницами. — Я могу быть очень неплохим, особенно рядом с таким очаровательным созданием. Ты так прекрасна, так полна гордости… и ледяного огня.
С неожиданной силой Поль прижал ее к себе и дотронулся губами до нежной ямочки на шее, которую слегка прикрывало кружево блузки. Губы были ищущими и теплыми, и Домини почувствовала, как он вздрогнул, едва коснувшись лицом ее нежной кожи. Когда он овладел ее губами, в уголках ее глаз появились слезы. Слезы по той девочке, которой она уже больше никогда не будет. Слезы по невесте, которую он купил.
Наконец его теплый, резко очерченный рот оторвался от ее губ, голова ее пассивно лежала на его твердом плече, она глядела на него глазами ребенка, ожидающего незаслуженного наказания. Поцелуй не тронул ее, но показал, насколько сильно он жаждет ее!
— Моя маленькая Anglitha, ты навсегда перестала улыбаться? — насмешливо поинтересовался он. — Ты всегда собираешься смотреть на меня с таким упреком?
— А чего ты ожидал, — спросила она, — взгляда, полного нежности?
— Интересно, как ты выглядела бы с глазами, полными нежности? — Он провел кончиком пальца по нежному изгибу ее щеки, палец задержался в уголке рта, вспыхнувшего от его поцелуя и дрожащего, как будто она была готова расплакаться. Руки, обнимавшие ее, стали нежнее.
— Я не прошу любить меня, Домини, — сказал он, — но не надо так уж сильно ненавидеть.
— Я тебя презираю! — яростно воскликнула она, возмущенная прикосновениями его рук и тем, что он был самым красивым изо всех виденных ею мужчин, несмотря на шрам над его правым глазом. Красивым и безжалостным!
— Ну что ж, — сказал он и, коснувшись губами виска, отпустил ее, так как послышался звон посуды на подносе, с которым вошел в комнату Янис.
Слуга поставил поднос на низкий столик у дивана, и Домини села разливать чай. На ее застывшем лице выделялись только глаза и губы.
Поль снял виллу с обстановкой, и по тому, как все в ней выглядело, Домини поняла, что это стоило немалых денег. Деньги пугали ее: они превратили его в человека, считавшего, что можно купить все, не знавшего или не желавшего знать, что есть вещи, которые невозможно купить, — такие, как любовь и честь, а именно это она обещала ему сегодня в церкви, во время венчания.
— Я рад, что ты не забыл о шампанском, Янис, — заметил Поль, когда слуга выпрямился, поправив дрова в камине. — Мы обязательно выпьем его за свадебным ужином. Не сомневаюсь, Лита приготовила для нас что-нибудь особенное, верно?
Взглянув, Домини увидела, как серьезный грек расплылся в улыбке. Он был человеком немногословным, очень преданным своему хозяину. После заверений, что свадебный ужин будет готов через час, он неслышно удалился из комнаты.
Домини передала Полю чашку. Он отхлебнул напиток и сказал с усмешкой:
— Интересно, смогу я когда-нибудь привыкнуть к английскому чаю?
— Почему же ты не заказал кофе? — холодно поинтересовалась она.
— Знаю, что ты, моя дорогая, предпочитаешь чай. Он присел на ручку дивана, и ей пришлось пересилить себя, чтобы не отодвинуться. Горячий сладкий чай придал ей сил, но она не чувствовала благодарности за то, что он заказал для нее чай. Она твердила себе, что станет ненавидеть все, что он даст ей, каждая вещь будет для нее свидетельством его собственности, как сегодня белое платье и вуаль. Вуаль, от древности приобретшая цвет слоновой кости, присланная из его дома на острове Анделос в Ионическом море. Не глядя на него, она сказала:
— Ты сжег поддельные чеки, как обещал мне?
— Пока еще нет.
И когда она быстро взглянула на него, он слегка улыбнулся.
— В эту милую головку может придти мысль сбежать от меня, так что обличающие чеки пока остаются несожженными… до завтра.
Она отчаянно покраснела, слишком ясно понимая, что он хотел сказать.
— Т-ты обещаешь сжечь их завтра? — почти совершенно невнятно проговорила она, а ее нежная светлая кожа все еще горела от прихлынувшей крови.
— Сожгу их при тебе, — заверил он. Через несколько минут они поднялись наверх переодеться к ужину. Их комнаты были оформлены в сиреневых тонах, и к каждой спальне примыкало по отдельной ванной комнате. Домини постаралась задержаться в ванной комнате до тех пор, пока не услышала, как закрылась дверь его спальни, и она поняла, что Поль, приняв ванну и переодевшись, отправился вниз. Тогда она, завернувшись в огромное сиреневое полотенце, вышла в свою спальню. Подойдя к туалетному столику, Домини увидела ювелирную коробочку, которой здесь не было до ее ухода в ванную комнату. Она смотрела на этот футляр так, будто он мог броситься на нее и укусить. Это принес Поль, и она подумала было перенести футляр нераскрытым на туалетный столик мужа, но в следующее мгновение с содроганием сообразила, что он силой заставит ее надеть то, что там находится.
Она с большой неохотой сдвинула крышку и на подстилке из жемчужного шелка обнаружила изысканную брошь сердцеобразной формы из жемчуга и нескольких рубинов, падавших, как капли крови, из раненого сердца. Были там и такие же клипсы.
Домини смотрела на гарнитур, который своей изысканной красотой, казалось, насмехался над ней. Потом она выхватила брошь из футляра, швырнула через всю комнату и, захлебнувшись слезами, упала на кровать. Она плакала так горячо и горько, как никогда еще не плакала за всю свою жизнь в Фэрдейне. Домини любила этот дом, ее никогда не беспокоило даже то, что приходилось вести хозяйство на весьма ограниченные средства. Она была сама себе хозяйка, обожаемая племянница Мартина Дейна, относившегося к ней, как к дочери, с тех самых пор, когда она совсем еще ребенком появилась в его доме после гибели родителей…
Продолжая плакать, она села на кровать. Сдвинула с мокрых щек растрепавшиеся волосы и с оглушительно колотящимся сердцем уставилась на дверь в смежную спальню. Поль сказал, что уничтожит чеки завтра, значит, они должны находиться здесь, на вилле, в его комнате! Забыв о слезах, она вскочила с кровати и бросилась к двери. Она найдет чеки, уничтожит их и будет свободна от Поля Стефаноса! От этой мысли у нее едва не выскочило из груди сердце. Вилла находилась довольно близко от Лоуэ, и она наверняка смогла бы снять там номер на ночь.
Банное полотенце стало сползать, и Домини торопливо завернулась в него, как в саронг, повернула ручку двери, вошла в комнату Поля и включила свет. На туалетном столике стояли предметы мужского туалета, а на кровати были разложены темные шелковые пижама и халат. Дым от сигары все еще ощущался в комнате, и на мгновение этот острый запах вызвал у нее испуг. Потом Домини подавила паническое чувство и подошла к шкафу, куда, вероятно, были убраны его чемоданы. Сердце у нее бешено колотилось. До этого она не смела надеяться на то, что сможет сбежать от Поля и отвоевать независимость, которую так высоко ценила. Правда, четыре года назад, когда ей было всего семнадцать, она была близка к тому, чтобы влюбиться в молодого художника, случайно попавшего в городок, где находилась ее школа-интернат. Но это был веселый, невинный и мимолетный роман. Берри ушел из жизни Домини так же, как и появился в ней, и с тех пор она о нем ничего не слышала.
