– Незнакомцев пристреливают и за меньшее преступление, – заявила она острым тоном.
Вирджиния стояла прямо перед ним, вызывающе вздернув подбородок, демонстрируя таким образом, что не привыкла бросать слов на ветер. Болтон знал о том, что она ненавидит давать интервью, но не ожидал, что она столь открыто проявит свою враждебность.
Он вышел на освещенное место.
– Уверяю вас, я не опасен, – сказал он.
Вирджиния смерила его оценивающим взглядом.
– Это мы еще увидим, – вымолвила она, пристально разглядывая незнакомца.
– Мама! – позвала светловолосая девушка, уже стоявшая около своего скакуна.
Вирджиния повернулась к дочери.
– Иди домой, Кэндас. Я с ним сама разберусь, – приказала она.
– Ну все, братец. – Кэндас, похоже, хотела еще что-то сказать, но передумала и, бросив матери поводья своего коня, направилась к дому.
Это грандиозное сооружение ни один человек, находясь в здравом уме, не назвал бы просто домом. Оно высилось на холме, среди орехов-пеканов и дубов, а его флигели, фронтоны и террасы простирались во всех направлениях. Гараж, способный вместить по меньшей мере шесть машин, был пристроен к западному крылу, а внутренний двор, которому мог позавидовать даже Версаль, вмещал на своей площади озеро в шесть акров.
Однако Болтон не был ни поражен, ни восхищен. Сын прекрасной Джо Бесс МакГилл, предпочитавшей каньоны замкам, и Колтера Грея Вульфа, ведущего свою родословную от вождей апачей, Болтон вырос в гармонии с природой, которая и определила его представление о прекрасном. Он восхищался красотой утреннего солнца, поднимающегося над горами, красотой олененка, ступающего в прозрачный ручей, великолепием и силой орла, парящего в широких просторах аризонского неба. Природа в своем первозданном виде привлекала его больше, чем затейливый мир людей с их жилищами, отгороженными железными заборами и службой безопасности.
– Меня зовут Болтон Грей Вульф, – представился он светловолосой наезднице.
– Я знаю, кто вы. Во-первых, я просила прислать именно вас, а во-вторых, вас бы никогда не впустили без проверки удостоверения личности, – ответила она.
Держа за поводья двух горячих арабских скакунов, словно они покладистые маленькие шотландские пони, Вирджиния вошла в конюшню.
– Можете подождать меня в доме, – предложила она Болтону, проходя мимо него. – Кэндас вас развлечет.
Кровь пробежала у него по жилам, как ручейки в весеннюю оттепель. Он не мог позволить этой женщине одержать над собой верх.
– Предпочитаю конюшню, – возразил он.
Болтон шагнул к Вирджинии и взял у нее поводья.
– Мои лошади не выносят, когда ими занимается кто-нибудь другой, кроме меня, – заметила она.
Не обратив никакого внимания на ее слова, Болтон принялся чистить лошадей, разговаривая с ними на древнем таинственном наречии своего народа. Кони тоже проигнорировали слова своей хозяйки, поскольку напоминали детей, завороженных игрой дудочника.
Никто никогда еще не осмеливался вести себя так дерзко с Вирджинией Хэйвен. Обычно ей хватало пяти минут, чтобы поставить на место любого мужчину, но Болтон Грей Вульф не был любым мужчиной. Он интриговал ее, ей хотелось смотреть на него, «смаковать» по кусочку, словно некий деликатес. К тому же его окружала аура таинственности и могущества.
Вирджиния не желала показывать свое любопытство и проявлять особый интерес к фоторепортеру.
– Если вы надеетесь приручить меня, воспользовавшись своим обаянием, то лучше не пытайтесь, – резко заявила она.
– Я пытаюсь приручить не вас, а лошадей, – ответил Болтон на ее агрессивный выпад.
Он продолжал успокаивать лошадей прикосновением и голосом. Он никогда не брал интервью у враждебно настроенных людей, и в данный момент не собирался изменять своей привычке.
Как он и рассчитывал, любопытство Вирджинии все же одержало верх.
– Где вы этому научились? – спросила она, оценивающе смотря на Болтона.
– Я родился в седле, – ответил он, не переставая поглаживать коней.
– На каком языке вы говорите? – Вирджиния не удержалась от очередного вопроса.
– На языке атапасков, – вежливо сообщил Болтон.
Вирджиния расслабилась, агрессивность понемногу отступила. Вслушиваясь в гортанные звуки незнакомого языка, она слегка наклонила голову.
– Невероятно. Мне бы хотелось этому научиться, – сказала она.
– Я научу вас. – Он повернулся и одарил ее сияющей улыбкой. Вирджиния почувствовала, как у нее внутри все тает. – Я научу вас многим вещам, – произнес он глубоким волнующим голосом.
Вирджиния вдруг расцвела, подобно заброшенной розе, которая наконец познала благотворное влияние дождя и солнца и любящее прикосновение искусного садовника. Она обрадовалась этим чувствам, как обрадовалась бы старым друзьям, которых слишком давно не видела.
О, он был опасен, в этом не было сомнений. Опасен, но великолепен и восхитителен… и слишком… слишком молод.
Опомнившись, Вирджиния тут же одернула себя. Болтон Грей Вульф для нее – запретный плод.
– Вряд ли вам удастся обучить меня чему-то новому, – заявила она и зашагала к дому, бросив через плечо: – Если хотите взять у меня интервью, вам лучше пойти со мной. Если нет – скатертью дорога.
Она уже прилично отошла от конюшни, когда Болтон позвал ее:
– Вирджиния!
Она неторопливо обернулась.
– Вы забыли о лошадях, – напомнил он.
Это случилось впервые, еще никогда она не забывала о своих лошадях. И тут, отбросив последние сомнения, она вынуждена была признаться себе в том, что Болтон Грей Вульф похитил ее сердце.
Сохрани Вирджиния хоть каплю здравого смысла, она отослала бы Болтона Грея Вульфа обратно в Аризону и забыла бы про интервью. Так размышляла Вирджиния, возвращаясь к конюшне, где он ждал ее вместе с лошадьми.
Он не сводил с нее взгляда удивительно живых, пронзительных глаз. В этом взгляде читался не только профессиональный интерес: это был взгляд возбужденного мужчины. Ее фантазия была здесь ни при чем.
Внутри у нее все затрепетало, словно у девочки-подростка.
– Во что я ввязываюсь? – прошептала она.
– Вы что-то сказали, Вирджиния? – спросил Болтон.
– Ничего. Просто разговаривала сама с собой. Всем известно, что это привилегия писателей.
– Похоже, таковы издержки вашей профессии. Ведь вам приходится подолгу сидеть в одиночестве за компьютером.
– Да, таковы издержки профессии. – Она потянулась за уздечкой Метеора, слегка задев при этом ладонь Болтона. Внутри будто огнем обожгло. Казалось, что под ней разверзлась земля – самые прочные здания рухнули бы при подобном землетрясении.
