— Что там, Кира? — зыркает на меня недобро.
— Ой, не могу! — хохочу в голос. — Леха, там хвост! Ты совсем чокнулся, милый!
– Хвост? — удивляется гордость кинематографа и пытается двумя пальцами ухватить связанную из серых ниток косичку с кисточкой, чуть свисающую с оскароносной задницы.
— А я не заметил, — растерянно чешет репу Воскобойников.
Я смотрю на его глупую физиономию, взлохмаченные волосы и жалею, что не могу сделать фото на память. Но для меня табу публиковать личные снимки, тем более что мы с Лехой одни в милом уютном тамбуре. Мой аккаунт в Инстаграм открыт, конечно, для широкой публики. Но все данные, указанные там при регистрации, хоть и являются абсолютно верными, ко мне привести не могут. За этим я тщательно слежу и никогда не выкладываю личные фотки. Кто-то запомнит, камера наблюдения срисует. Или вот как сейчас — рядом ни души не окажется.
— Что тут происходит? — раздается писклявый голос от соседней двери. И кутаясь в тоненький халатик из занавески, на пороге появляется куколка Барби с искусно подведенными стрелками на глазах, фарфоровым личиком и длинными черными космами. Нефертити, блин!
— Ты кто такая? — орет она нечеловеческим голосом и пытается дотянуться до меня. — Лешу моего пришла отбивать? Я тебе сейчас покажу!
Я ловко отстраняюсь от Нефертити. Нет привычки связываться с сумасшедшими. Ее лапка с когтями проходит перед моим лицом, когда Воскобойников, очнувшись, кидается на перехват.
— Симона, любимая, — лепечет он, будто идиот. — Эта девушка живет в соседней квартире…
— Ты ее знаешь? — гневно восклицает царица Египта. — Или склеил, пока я в душе была?
— Ну, мы вообще-то давно знакомы, — дурашливо усмехается Леха. — С первого класса.
Врет, конечно, или забыл. Мы вместе и в детский сад ходили, и дрались, деля игрушки.
— Так ты специально купил мне квартиру рядом с любовницей?! — округляет глаза модель человека и, глотая слезы, несется вглубь квартиры.
— Прости, — на ходу бросает мне Леха и устремляется за ней. Хлопают двери, раздаются крики.
«Беги-беги», — фыркаю я, вваливаясь в свое жилище. Стягиваю с себя мокрые тряпки и нижнее белье. Надеваю любимое платье в пол и, включив чайник, прислушиваюсь к крикам, доносящимся из-за стены. Выуживаю телефон из сумки и звоню Сашке.
— Ты правда хату продал?
— Пришлось, Шакира, — вздыхает он. — Долги… сама понимаешь.
— Ты был классным соседом, — ободряю я Сашку и, поговорив еще с минуту, прислушиваюсь. За стенкой идет самый настоящий скандал. И из-за чего? Мы ведь с Лехой даже пары слов друг другу не сказали.
«Идиотизм, да и только!» — думаю я и чуть ли не подпрыгиваю, когда в дверь начинают колотить со всей дури.
— И кто же это у нас такой нетерпеливый? — ворчу, устремляясь в прихожую. Распахиваю дверь и успеваю вовремя посторониться, когда мимо меня в квартиру вваливается Воскобойников. И прижимая ладонью рану, из которой фонтаном хлещет алая кровь, рычит, превозмогая боль:
— Мансурова, сделай хоть что-нибудь!
Кровь капает на паркет, забрызгивает стены. А я несусь в ванную за полотенцем. Заматываю Лехину руку и, пока мой несчастный одноклассник тщетно пытается закрыть рану ладонью, мечусь по квартире в поисках жгута.
Цвет крови говорит уже сам за себя. Повреждена артерия! Я хватаю маленькое полотенце для лица и резинку для тренировок. Подбежав к Лехе, быстро заматываю вокруг предплечья белую тряпку, затягиваю сверху жгутом. Слышу, как в тамбуре хлопают двери. Одна. Вторая.
— Нефертити сбежала? Поздравляю! — бурчу себе под нос. Лешка вроде не слышит. Да и, наверное, мало соображает от дикой боли.
Что случилось, я не спрашиваю, а лишь командую звезде экрана:
— Быстро в больницу, Леш! Нельзя терять ни минуты!
Он пытается мне что-то возразить, но кто из нас был в детском саду медсестрой и ставил всем уколы? Уж точно не Воскобойников!
— Быстро, я сказала! — рявкаю, обувая балетки. — Я машину к подъезду подгоню. Жди меня под навесом. Понял?
Леха кивает, качая больную руку. И только подъехав к крыльцу и наблюдая, как самый высокооплачиваемый артист российского кино прыгает ко мне в Фольксваген Туарег, я замечаю, что он в одних труселях, оснащенных хоботом и хвостом!
— Езжай на Ленина, — командует мой хвостатый друг. — Клиника «Родные люди». У меня там ДМС…
— У тебя резаная рана, — недоверчиво кошусь я на своего пассажира с хоботом. — Лучше в травмопункт… У тебя же полиса с собой нет.
— Примут, — хрипит он натужно. — Они знают и любят меня…
— Тебя все любят, — улыбаюсь я, скосив глаза на Воскобойникова.
— Звучит как издевка, — морщится он и, как только машина останавливается около высоких ворот и пропускного пункта, открывает окно.
— Пропустите, пожалуйста, — просит, показывая руку, и вздыхает тяжко. — Сам не дойду…
— Конечно-конечно, — ухает дедок, похожий на Гомера Симпсона, и бежит открывать ворота, будто ему предъявили самый настоящий пропуск.
— Вот они — плоды славы, — делано вздыхаю я.
— Ага, — криво ухмыляется Леха, — я умею торговать мордой.
Мне удается найти место около самого крыльца. Аккуратно паркую машину и помогаю выйти болезному однокласснику. Санитарка на поле боя — картина маслом! Леха облокачивается на мое плечо, и мы резвой рысью несемся в здание.
— Ах, Алексей Николаевич, — лопочет медсестра, встречающая нас около входа с креслом-каталкой. — Садитесь-садитесь, с вахты позвонили…
Воскобойников, в манере сильных духом, мотает головой, давая понять, что не желает в глазах публики казаться инвалидом.
— Ты бы сел, Леша, — шепчу я. — У тебя хобот и хвост ниже позвоночника.
Он кивает, улыбаясь мне, и, несмотря на боль, плюхается на кожаный диван, стоящий около регистратуры.
— Нина, — решительно восклицает «наша» медсестра, — выпиши пропуск на Алексея Николаевича и сопровождающего. А я пока найду его историю болезни. Не волнуйтесь, — поворачивается она к нянчащему руку Воскобойникову, — Елена Васильевна уже спускается в операционную.
И сладко улыбнувшись нашему родному Брэду Питту, отпирает комнатку с надписью «Архив». Но, прежде чем заскочить внутрь, окидывает меня злым недоверчивым взглядом.
«Вот и ты, мать, удостоилась безликого «сопровождающий», — думаю я, подходя к аптечному киоску. Меня можно принять за кого угодно, только не за подружку пациента. Целомудренное платье с маленькой круглой горловиной, надежно скрывающее фигуру, и толстая мягкая косица делают меня похожей на сиротку. Моя сестра Малика зовет этот наряд братской могилой, уверяя, что я под ним всю себя похоронила одним махом. Коса завершает образ, скидывая лет десять. Король кинематографа и сирота казанская — подходящее название для нашей парочки. И пока Леха тихо стонет на модерновом диванчике, привлекая внимание аптекарши и всей регистратуры, мне приходится чуть кашлянуть, чтобы отвлечь пожилую хозяйку киоска. Понятное дело, не каждый день увидишь Алексея Воскобойникова в одних трусах, но и о других посетителях подумать надо.
— Одноразовый халат, — тыкаю я пальцем в витрину и, получив вожделенный наряд из нетканого материала, возвращаюсь к Лехе.
— Надень, — шепчу я. — А то завтра станешь знаменитее Кончиты Вурст.
Воскобойников смотрит на меня странно, будто видит впервые, а затем с трудом поднимается с дивана. Я замечаю слишком бледное лицо стоящего передо мною мужчины и почти насквозь пропитавшееся кровью полотенце. Помогаю надеть Лехе халат, оставляя свободной раненую руку. Осторожно завязываю его на талии и снова смотрю на окровавленное полотенце. Еще немного, и оно уже не спасет.
— К нам кто-нибудь подойдет сегодня? — интересуюсь не совсем вежливо. — Или будете ждать, пока человек истечет кровью?
— А вы кто, собственно? — высовывается из регистратуры лохматая голова. — Мы оформляем. Елена Васильевна идет… Не устраивайте тут панику, женщина!
— Это моя подруга, — тихо рыкает Воскобойников, имея в виду, что мы дружили когда-то в детстве. Но курицы-наседки понимают его фразу по-своему. И их любопытные взгляды устремляются на меня. Краем глаза замечаю короткую вспышку камеры.
