Эйден так отличается от Леви. В то время как мой племянник постоянно поощряется своим отцом быть хаотичным и говорить все, что у него на уме, Эйден предпочитает не говорить, если в этом нет крайней необходимости.
Откинувшись на спинку кресла, я пристально смотрю на него своим фирменным пустым взглядом.
— Ты должен быть в своей постели.
— Я не могу уснуть.
— Ложись в постель, закрывай глаза, и ты уснешь.
Он немного помолчал, а затем прошептал.
— Мама поет или читает для меня, когда я не могу уснуть.
— Твоя мама сегодня устала. Ей нужно было пораньше лечь спать. Я позвоню Марго, чтобы она могла почитать тебе.
Эйдену и Леви нравится наша экономка, потому что она готовит их любимую еду и балует их всеми возможными способами.
Он качает головой.
— Я не хочу Марго.
— Тогда чего ты хочешь?
Он смотрит на меня, сглатывает, и хотя ему почти столько же лет, сколько дочери Итана, я не могу не заметить, каким одиноким он выглядит сейчас по сравнению с ней.
Мой сын редко смеется или улыбается, но когда он это делает, то либо с Алисией, либо с Джеймсом. Забудьте о том, чтобы хихикать, как другие дети. Ему это чуждо.
— Ты можешь это сделать, папа?
Его голос такой тихий, что я слышу его только потому, что в кабинете жутко тихо.
Эйден не приходит ко мне, когда не может уснуть. Он идет либо к Алисии, либо к Джеймсу, либо к Марго.
Это впервые.
Я подумываю отправить его обратно в комнату с экономкой, но отчаянный взгляд его маленьких глаз останавливает меня. Я знаю, что ему потребовалось много мужества, чтобы прийти и спросить об этом, и он заслуживает награды.
Встав, я направляюсь в зону отдыха.
— Иди сюда.
Легкая улыбка скользит по его губам, когда он медленно закрывает дверь и ускоряет шаг ко мне. Я сажусь на диван напротив стеклянной шахматной доски на столе. Эйден прыгает рядом со мной, его ноги болтаются на высоком диване, но он держит дистанцию, между нами.
— Ты знаешь, что это такое, Эйден?
— Военная доска.
— Ты можешь называть ее так. Как тебе пришло в голову это название?
— Потому что вы с дядей Джеймсом воюете, когда сидите вокруг нее.
— Это то, что мы делаем. Как насчет того, чтобы я научил тебя, как выиграть войну?
Он прижимается ко мне так, что его бедро касается моего, и смотрит на меня широко раскрытыми серыми глазами. Я вижу себя в благоговейном трепете этих глаз, и это лучший способ когда-либо увидеть себя.
— Да, пожалуйста.
Я беру фигурку.
— Это король, и ты должен защитить его любой ценой.
— Как наша фамилия? (прим. пер. Фамилия персонажей в оригинале King, что переводится как король)
— Именно. Король делает один шаг во всех направлениях.
— Почему только один шаг?
— Потому что победа в войнах требует терпения.
— В самом деле?
Я киваю и кладу фигуру короля в его крошечные руки. Он продолжает смотреть на нее, его глаза увеличиваются вдвое, а губы приоткрываются. Это его особый способ обработки вещей. Несмотря на то, что он очень умный ребенок, он все еще учится хранить информацию для последующего использования.
Дав ему некоторое время на изучение, я беру еще одну фигурку.
— Это королева, и ты тоже должен ее защищать.
— Почему?
— Потому что она может двигаться во всех направлениях.
— Это так круто.
— Да. Однако, если ты сможешь победить, ты можешь пожертвовать ею.
Его брови морщатся.
— Но разве король не почувствовал бы себя
одиноким?
— Не имеет значения, одинок ли он, пока он побеждает.
Я продолжаю объяснять за другие фигурки, и полные благоговения глаза Эйдена следят за каждым моим движением, будто он в трансе.
Приподняв его, я сажаю его к себе на колени, чтобы он мог лучше видеть игру, которую я выстраиваю. Он улыбается мне, его маленькие черты искажаются от радости.
Я не знал, что он может так улыбаться, и не перед Алисией, Джеймсом или Леви, а передо мной.
Это впервые.
Кто знал, что мы с сыном сможем сблизиться из-за шахмат? Я научу его быть нападающим, защищать не только свою фамилию, но и самого себя и всех, кто ему дорог.
Возможно, я не самый лучший отец на свете. Я не так нежен, как Итан, и не так хорош в выражении эмоций, но у меня есть одно преимущество перед ним.
Я не стану приукрашивать жизнь моего сына. Он очень рано поймет, что ему нужно быть волком, чтобы его не съели другие волки. Он будет королем, перед которым все преклонят колени.
Это мое наследие.
Где-то по пути Эйден засыпает у меня на руках, его длинные ресницы трепещут на пухлых щеках. Его губы приоткрыты, а крошечные пальчики вцепляются в мою рубашку, как в страховочную сетку.
Я касаюсь губами его лба.
Эйден вырастет таким сыном, которым я буду гордиться.
Глава 2
Джонатан
Я несу Эйдена на руках в его комнату. Его голова покоится на моей груди, и он тихо посапывает, в то время как его маленькие ручки держатся за мою рубашку.
Персидские ковры расстилаются у меня под ногами, а тусклые желтые люстры освещают путь. В залах царит жуткая тишина. Это совсем не похоже на те времена, когда были живы мой дед и мои родители.
Раньше у нас было больше персонала, чем требовалось, и моя мать отчаянно пыталась вдохнуть жизнь в особняк.
Воскрешать мертвых бесполезно. Лучше переориентировать эту энергию на создание чего-то нового и убедиться, что она никогда не исчезнет. Кроме того, тишина — это хорошо. Тишина означает, что я могу слышать, когда что-то идет не так.
Например, прямо сейчас.
Мои ноги медленно останавливаются при звуке хлопающих занавесок балкона изнутри. Марго знает, что нельзя ничего оставлять открытым на ночь, так что это может означать только одно.
Блядь.
Крепко держа Эйдена, я пересекаю расстояние до открытого балкона в конце второго этажа. Я подумываю о том, чтобы оставить его в его комнате, но это займет у меня время, которого у меня нет. Я также не могу оставить его на одном из огромных стульев, стоящих у стен, потому что не верю, что он будет в безопасности.
Мой единственный сын не должен быть в чертовой небезопасности в моем собственном доме, но опасность для его жизни не та ситуация, которую я могу игнорировать. Я тоже не могу его оставить, потому что он никогда меня не простит.
И я не смогу простить себя.
Шипящий звук доносится до меня первым, когда я стою на пороге балкона. Затем следует бормотание: тихое и преследуемое.
Это должно быть нормальным, учитывая, что я был свидетелем таких сцен бесчисленное количество раз раньше.
Это не так.
Отнюдь нет.
Я никогда не привыкну к тому, что моя жена постепенно теряет рассудок. Или к тому факту, что иногда я даже не могу ее узнать. Как в этот момент.
Алисия стоит на каменных перилах балкона, ее хрупкие руки широко раскрыты, когда она движется по краю. Ее белая ночнушка тонкая и доходит до лодыжек. Ткань и ее длинные черные пряди развеваются за ней на ночном ветру.
Я медленно приближаюсь к ней, чтобы не напугать, все еще держа Эйдена в смертельной хватке. Последнее, чего я хочу, это чтобы он видел свою мать такой. Мы оба изо всех сил пытались защитить его от этой ее стороны, но ночью она теряет полный контроль.
Это может быть бессонница, депрессия, галлюцинации или невроз. Это могли быть все они вместе взятые.
Что точно, так это то, что с годами ей становилось хуже. Когда я впервые встретил Алисию, она была мягкой и непринужденной девушкой, которая ненавидела быть в центре внимания. В то время она потеряла свою мать в результате самоубийства, а вскоре после этого она попала в автомобильную аварию со своими друзьями, в которой она была единственной выжившей.
