Успешно.
— Ты, я так понимаю, не ужинала?
Решая дать ей, и себе заодно, пространство, ухожу в кухонную зону.
— Я не голодная, — выпаливает девчонка слишком яростно для простой констатации.
Я спокойно вынимаю из холодильника мясной рулет, сыр и колбасную нарезку в вакууме. Из бара достаю бутылку красного вина. Царевна тотчас настороженно замирает.
Поймав ее прищуренный взгляд, сухо информирую:
— Голодать мне назло не обязательно.
Вгоняя штопор, боковым зрением привычно держу ее на контроле.
— А выводить меня обязательно? Таи-и-и-р-р!
— Рычи, Катенька, рычи, — проговариваю весьма мрачно, ибо отзывается во мне это ее давнее поддразнивание. Выдернув пробку, продолжаю ровным обезличенным тоном. — Ты мне живьем нужна. С эмоциями. Мертвой бесполезна.
— Я. Сейчас. Взорвусь, — сообщает с нажимом и резкими расстановками. — Так ты меня бесишь… Не пережить это! Не пережить!
Не знаю, как и почему это происходит. Подобный механизм мне попросту не знаком. Осознаю, что смеюсь, когда клокочущая вибрация проходит через грудь, продирает горло и оседает коротким хрипловатым тоном в ушах.
— Выдыхай, Катенька, выдыхай.
Она вместо этого распахивает широко глаза и цепенеет, словно на нее несется локомотив.
— Гордей…
Вот только нытья мне сейчас не хватало. В груди сходу все стынет.
— Катя…
Будто почувствовав, что ничего хорошего ей не скажу, перебивает, налетая с вопросами, которые я порядком утомился слушать.
— Что именно от меня требуется? Почему ты говоришь, что я нужна тебе? Чего добиваешься?
— Все, что от тебя требуется на данном этапе — дальше продолжать играть роль моей жены и сопровождать меня на различных мероприятиях. Неукоснительно выполнять все, что я говорю.
— Но зачем? Какой во всем этом смысл??? Чем ты занимаешься? Это… Ты работаешь против папы?
— Этого я тебе рассказать не могу. Когда-нибудь ты все узнаешь.
— Когда? Почему не сейчас? Как я после всего могу продолжать тут находиться? Как???
— Когда-нибудь ты все узнаешь, — повторяю с нажимом. — А сейчас сядь и поешь, — еще сильнее сгущая тон, давлю практически беспощадно. — Если не хочешь, чтобы я тебя силой кормил.
— Никогда не думала, что ты такой…
— Какой?
— Жестокий. После того, как я тебе сказала, что влю… — не договаривает, но у меня внутри сходу процесс кипения запускается.
«Что ты наделал? Я в тебя влюбилась…»
Рвется все одним стремительным потоком по груди. Ударяет в голову. На какой-то краткий миг оглушает и ослепляет, лишает привычных ориентиров.
— Знаешь, забудь! Неправда это! Я ошиблась. На эмоциях показалось! А так… Ничего нет! Я тебя наоборот… Я тебя ненавижу!
Сцепляя зубы, намеренно отвожу взгляд.
С каких пор мне, блядь, чтобы продолжить разговор, требуется переводить дыхание?
— Сядь за стол, Катя.
— Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Понял, о чем я?
— Понял, — каждое слово сейчас горло скребет, будто наждаком.
— Отлично! — приземляя свою задницу на стул, мелкая зараза имеет смелость улыбаться. Подхватывая ломтик сыра, взвинченным тоном разглагольствует: — Смею предположить, эти чертовы европейские каникулы будут худшим воспоминанием в моей жизни! Если ты меня не отпустишь, я тебя…
— Определенно, отпечатаются, — желая остудить ее, вновь звучу жестко и угрожающе.
— О, поверь, Гордей, ты меня тоже никогда не забудешь!
Глава 2
Катерина
Утром следующего дня долго делаю вид, что сплю. Учитывая мою природную активность, дается это крайне сложно. И все же нет никакого желания встречаться с Тарским. Хватает того, что приходится спать с ним в одной кровати. Он меня не трогает. Но сама по себе эта близость смущает как никогда сильно.
Только Таир уходит, на вахту заступает мисс Совершенство — Элиза Бах. Я хоть в последнее время и сбавила обороты своей неприязни к ней, сегодня не настроена контактировать. Да и не обязана после всего, в статусе пленницы, любезничать.
— Ты могла бы попросить Тарского меня отпустить.
— И зачем мне это нужно? — приторно улыбается блондинка.
— Затем, что ты, дурочка, в него безнадежно влюблена. А он спит со мной.
По милому личику девушки мимолетно пробегает тень, но она весьма быстро возвращает себе самообладание.
— В этом нет ничего особенного. Ты — часть его работы.
К горлу подступает горечь, но я делаю над собой усилие, чтобы рассмеяться.
— Сама понимаешь, как это звучит?
Сейчас, когда я страдаю, мне вдруг очень сильно хочется вывернуть ее наизнанку. Возможно, в лице Элизы я лишь восполняю эмоциональный баланс. Ведь сам Тарский с того вечера, как поцеловал меня, со всех сторон закрылся.
Однако и с суперблонди мне это не удается. Несмотря на мелькнувшее в ее глазах сомнение, она буквально сражает меня снисходительно-жалостливой улыбкой.
— Ты слишком юная, чрезвычайно импульсивная и чересчур наивная, Катя. Гордею такие не по душе. Поверь мне на слово. Я знаю его очень много лет.
— И сколько же? — наплевав на вызванную ее словами боль, пытаюсь хоть какую-то пользу поиметь. — Конкретнее скажешь? Или так болтаешь, лишь бы говорить?
— Мы вместе выросли.
— Надо же… — сердце принимается стучать слишком быстро. — Ты, он, Януш, Федор, Ульяна… — иду наобум. — Кто еще?
— Больше никого. Нас было пятеро.
— И где же именно проходило ваше детство?
— В Мурманске.
— Вы же не родные по крови? Тогда что вас объединяло?
— Нет. По крови родные только Гордей и Ульяна. Нас всех усыновили.
— Бахтияровы воспитали Гордея? — не могу скрыть удивления.
— Да, как и всех нас.
Это известие меня действительно разбивает. Вспоминаю, как себя вела перед Бахтияровыми и волей-неволей ощущаю дикий стыд. Если они фактически родители Таира, пусть и приемные, как-то гадко получается.
Впрочем, я же не по-настоящему за ним замужем… Это всего лишь фикция. Боже, все сплошной обман! И столько этой фальши, что трудно уже в голове уложить.
— И что это за тупая система давать всем детям разные фамилии? Россияне, немцы, поляки… Не семья, а бродячий цирк, — конечно же, так резко выражаюсь лишь потому, что меня саму захлестывают эмоции.
Скулы Элизы слегка розовеют, но в остальном она своих чувств не выдает.
— Так было нужно.
— Ну да, ну да… Пойду я, прилягу. Готова разболелась. Не скучай.
Хотя, конечно, мне абсолютно наплевать, будет ли она томиться от скуки. В конце концов, я ее не приглашала. Она такой же конвоир, как и все остальные.
Вернувшись в спальню, мечусь по периметру. Пытаюсь собрать разбредающиеся мысли в какую-то разумную цепочку. Получается откровенно плохо. Тогда, поддавшись порыву, бросаюсь обшаривать комнату. Начинаю с письменного стола. Осторожно выдвигаю один за другим ящики, перебираю старую корреспонденцию. Ничего другого попросту нет. Непонятно, с какой целью Гордей, он же Йен Ланге, все это хранит. Ничего стоящего! Коммунальные счета, письма из страховой, из налоговой, открытки от друзей… Просто хлам!
В спальне мало мебели. Я работаю усердно. Просматриваю даже кровать. Приподнимаю матрас со всех сторон. Но раз за разом меня ждет разочарование.
Отчаявшись что-либо отыскать, направляюсь в гардеробную. С той же скрупулёзностью принимаюсь копаться в вещах. За шорохом одежды не слышу, как открывается дверь в спальню. Натуральным образом верещу, когда рядом внезапно возникает Тарский.
— Что ты делаешь? — прорезает мой визг его сильный и выдержанный голос.
Отпираться бессмысленно. Он поймал меня на горячем.
Сглотнув, нападаю в ответ:
— А что мне еще остается?
Голос звучит достаточно громко, но я при этом неосознанно пячусь. Таир надвигается следом. Не прикасается, однако я и без того съеживаюсь.
— Ты должна это прекратить, — жестко произносит он. Кажется, что этот тон колючим полотном на спину ложится. Задерживаясь на коже, заставляет вздрогнуть. — Не пытайся мне противостоять, Катя. Не стоит тебе со мной воевать.
