бормоча:
— Нет, не любишь.
Подобно тихому тиканью бомбы, которая вот-вот взорвется, часы сделали своё присутствие известным. Саша посмотрела на них и сказала:
— Еще один вопрос, прежде чем наш сеанс завершится. Как ты справляешься с аддиктивной личностью?
Легко.
— По порядку.
— Ты предпочитаешь порядок? — она ставила это под сомнение. — При каких обстоятельствах?
— При всех.
Легкий румянец пробежал по ее шее, и она откашлялась.
— А когда беспорядок входит в твою жизнь?
Образ густых волос — иногда темных, иногда светлых — гладкой оливковой кожи, босых ног и всего запретного промелькнуло перед моими глазами.
Огонь в моей груди разгорался все сильнее, отнимая у меня чертово дыхание. Когда боль обычно поражала меня, как наркотик, всякий раз, когда Джианна Руссо — или, простите, теперь Марино — была замешена, это было похоже на падение. Тошнотворное. Чертовски горькое.
В ответ я лишь слегка стиснул зубы.
— Я решаю это.
Я встал, застегнул пиджак и направился к двери.
— Но что, если это невозможно решить? — она оттолкнулась от кресла, вскочив на ноги, держа мою папку в свободной руке.
Я остановился, держась одной рукой за дверную ручку, и посмотрел на свое запястье, на эластичную кожу, спрятанную под манжетой.
Сардоническое чувство сжало мою грудь.
— Такое, Саша, когда я одержим.
21 год
Декабрь 2012
Джианна
Я нашла блаженство в свернутой долларовой купюре и белом порошке.
Иногда это была эйфория — адреналин, учащённое сердцебиение, экстаз-на-вершине-мира. Как секс, без пустоты.
Иногда это средство для достижения цели. Одна дорожка, и каждая неуверенность, каждый синяк стерлись в памяти. Одна дорожка, и я буду свободна.
Иногда это был холодный сквозняк и скрип захлопнувшейся передо мной стальной двери.
Эхо отразилось от стен камеры и ударило мне в уши, как пинболы. Я сглотнула, когда переговоры встали в тупик.
Шагнув вперед, я ухватилась за решетку.
— Мне обязательно позвонят?
Двадцатилетняя латиноамериканка положила руки на пояс с оружием и, опустив темные брови, оглядела меня с головы до ног.
— Тебе не повезло, принцесса. Если мне придется еще минуту смотреть на это чудовищное платье, — она кивнула в сторону моего красного и великолепно кружевного платья от бренда «McQueen», — У меня будет болеть голова до конца смены.
Я попыталась прикусить язык, но не смогла.
— Вините во всем мое платье, сколько вам угодно, но мы обе знаем, что боль будет от этого старого пучка на затылке, cogliona. (прим.пер: Идиотка)
Прищурившись, она шагнула ко мне.
— Как ты меня только что назвала?
— Ого, — прервала ее другая женщина-офицер, положив руку на плечо своей напарнице. — Пойдем, Мартинес.
Взгляд двадцатилетней девушки усилился, прежде чем она зашагала прочь, ее напарница последовала за ней.
Я повернулась, чтобы пройтись, но остановилась, увидев, что не одна. Рыжеволосая проститутка, пережившая свой рассвет красоты, сидела в углу, наблюдая за мной сквозь слипшиеся от туши ресницы. Ее тональный крем был на несколько тонов темнее, чем ее бледная кожа, а сетчатые колготки покрыты дырками.
— Они не забрали твои туфли.
Я взглянула на свои красные «Jimmy Choo».
— Они действительно хороши, — сказала она, ковыряя лак для ногтей.
Мой взгляд упал на ее босые ноги, и я вздохнула, опустившись на скамью рядом с ней.
Они не забрали мою обувь, потому что я не собиралась оставаться здесь надолго. Я была уверена, что у меня есть всего несколько минут до того, как главный босс в плохо сидящем костюме сопроводит меня куда-нибудь, где есть диван и кофе — куда-нибудь поудобнее, чтобы я почувствовала себя более раскрепощённый для всех секретов Коза Ностры.
Жалкая.
Никчемная.
Недостойная любви.
Я сжала нижнюю губу между зубами, когда тревога закипела в моей груди.
— Сколько они стоили? — спросил моя сокамерница, и в тот же миг дверь в конце коридора открылась и закрылась.
Эхо подняло волоски на моих руках.
Я услышала его раньше, чем увидела.
И тут же поняла, что это тот самый федерал, которого послали за мной.
Его голос был профессиональным и незаинтересованным, хотя неуловимый тембр переплетался с каждым словом: острая грань, как глубокий, темный грех, держащий запертым в ямах их души.
Его следующее слово — Джианна — коснулось моего затылка, словно прикосновение стальных крыльев к чувствительной коже. Я стёрла это ощущение рукой, убирая волосы с одного плеча.
— Наверное, слишком много, — наконец ответила я, странно задыхаясь.
Проститутка кивнула, будто все поняла.
Она была красива — за макияжем, наркотиками, притупляющими блеск ее глаз, и годами обслуживания лучших мужчин Нью-Йорка, я была уверена.
Родственная душа, если я когда-нибудь ее видела.
Голос федерала снова донесся до моих ушей, на этот раз ближе, когда он заговорил с Мартинес. Я не могла расслышать, о чем говорили из-за шума в других камерах, но могу сказать, что ее голос смягчился, и латиноамериканские корни вышли вперед и слова зазвучали чувственно.
Я закатила глаза. Роман на рабочем месте.
Мило.
Однако я не верила, что он заглотил наживку. Я чувствовала его незаинтересованность на своей коже, слышала холодный тенор в его голосе.
Дрожь пронзила меня.
Ради всего святого, он был всего лишь федералом. Я имела дело с членами мафии с самого рождения.
Откинувшись назад с безразличием, которого не ощущала, я накрутила на палец длинную прядь темных волос.
Камера становилась все меньше, стены смыкались, как и много раз прежде.
Я медленно вдохнула. Выпустила это.
Повернув голову, выглянула из камеры.
Мартинес стояла в коридоре, глядя в спину федерала, когда он шел ко мне, и в ее взгляде читалось нераздельное обожание.
Я догадывалась, что в каждой из нас есть что-то родственное.
Стальные прутья тянулись за ним, когда он проходил мимо каждой камеры, отводя глаза. Его походка была легкой. Расправленные плечи, расслабленные руки по бокам — эта поза источала уверенность и опустошение, будто кирпич, известь и женские сердца могли превратиться в пепел по его единственной команде.
Его взгляд скользнул вверх и поймал мой, тяжелый и бесстрастный, словно он смотрел прямо сквозь меня.
Мое сердце похолодело в груди.
Наш обмен длился всего секунду, но взгляд растянулся в замедленной съемке, вырывая глоток воздуха из моих легких. Я закинула ногу на ногу, обнажив щедрую часть бедра. Как теплое одеяло, чувство безопасности окутало меня. Пока они смотрят на мое
