Но я в курсе, что она жуткая лентяйка, которая про деловую этику даже не слышала. И вдобавок ради того, чтобы бездельничать вместо того чтобы работать, моего отца спаивала.
— Нет, не понравилась, – отрезал я.
— Какого дурака и сноба я вырастил, – отец наморщил лоб, и выдал: — Вот тебе мое условие, при котором я перепишу на тебя компанию: секретаршу мою ты не уволишь! Более того, ты на ней женишься! Да, Никита, вот так! Даю тебе год, пока мы с матерью в круизе будем. За этот год я должен получить приглашение на вашу свадьбу, а как женишься на ней, то так и быть, увольняй. Пусть дома сидит.
— Что? – не поверил я своим ушам. — Отец, это бред какой-то! Или ты шутишь? В каком месте смеяться?
— Надя – девушка хорошая, – строго сказал папа. —Ты слишком рано командовать начал, я пока на тебя компанию не переписал, напоминаю еще раз. И условие я озвучил. Иначе через год я вернусь, вычеркну тебя из завещания, сяду в это кресло и буду руководить. И в истериках матери виноват будешь только ты, сынок, – отец встал с кресла, обошел стол, и похлопал меня по плечу, довольный сотворенной пакостью.
— Ни за что! – рыкнул я.
— Твое право. Но один год у тебя есть время подумать. А пока иди к Наде, и скажи, что насчет ее увольнения ты пошутил. Иначе я на пенсию не выйду точно, и твоя мать поедет в круиз одна.
Ненавижу шантаж!
Я уже хотел послать отца с его самодурством и старческими бреднями куда подальше, но представил, как мама будет проедать плешь и мне, и папе, и всем родственникам. Скандалить она умеет красиво – со слезами и битьем посуды, с заламыванием рук и обмороками.
Бррр, ну уж нет.
— Ладно, пусть эта бездельница остается. Твоя взяла!
Я встал, и направился к двери, чтобы поговорить с любимицей отца, который окончательно сбрендил.
Время и повод уволить негодяйку я найду.
И уж точно не женюсь на этой особе!
НАДЯ
Нет, ну что за подлец, а?
Я застыла с елочным шариком в ладони, так и не повесив его на белую красавицу-елочку.
Я – лентяйка?
Я постоянно в отпуске и на больничном?
Я спаиваю Бориса Ефимовича, который… да он мне как отец! Знаю, конечно, что он коньячок держит в столе, и добавляет его в мой кофе, и ругала его за это, но как мне запретить это?!
— Ну и прекрасно! – возмутилась я, и начала складывать свои вещи в пакеты. — Уволили, так я уйду!
Барахла набиралось много. Сувениры, чашки, блокноты, игрушки для Лизаветы, которые она забывала у меня на работе. И все это я складывала в пакеты, в которые еще утром упаковывала сладости, чтобы всех угостить.
И обидно-то как, хоть плачь! Этот свин неблагодарный, который сын Бориса Ефимовича, ни разу в компании не появлялся, даже не думал отцу помочь, поинтересоваться, как он и что. Наслышана я про их отношения, и как этот самый Никита в юности родителям нервы трепал.
А тут пришел, как кое-кто с горы, и меня выгнал!
Обида схлынула быстро, и я рассердилась. А затем посмотрела на свои почти до конца собранные вещи по-новому.
— Хм, а с чего это я должна уходить? – пробормотала я, и тут дверь кабинета открылась.
Кто бы это ни был – Никита Борисович, или Борис Ефимович, свое слово я скажу любому из них!
Но это оказался Никита Борисович собственной не самой чудесной персоной.
— Надя, ты… – заговорил он, состроив недовольное выражение лица, и я вспыхнула.
Сейчас скажет какую-нибудь гадость в стиле: «Ты еще здесь? Сейчас охрану позову, и вышвырнут тебя, как преступницу!»
Потому я перебила:
— Да, я еще здесь! – вскинула я подбородок. — Уволить меня вы не сможете, так и знайте! Трудовую дисциплину я не нарушала, работала добросовестно. Отпуск, которым вы меня попрекнули, положен каждому человеку, а больничный… я сломала ногу и руку, лист нетрудоспособности в бухгалтерии лежит, сходите и проверьте! – набрала в грудь воздуха, подстегивая себя, и продолжила: — А еще я мать-одиночка, вот так-то! И незаконно меня увольнять, я в суд подам, так и знайте!
— Все сказала?
Никита хмыкнул, недовольство исчезло с его лица, и на смену ему пришло любопытство, и нечто похожее на умиление. Так смотрят на маленьких детей, которые наслушались взрослых разговорах, и пытаются вещать что-то умное, ни черта при этом не понимая.
— Да! – воскликнула я воинственно.
— Уволить я тебя не могу, а вот вынудить написать заявление…
— Тоже не можете, – я прямо ответила взглядом на взгляд, хотя в душе немного трусила. — Не на ту напали.
— Да я уж вижу, – усмехнулся он. — Отца моего зачем спаивала? Думаешь, я не разузнал о тебе ничего? Батя похрапывал на диванчике, а ты сидела и любовные романы читала вместо того, чтобы работу работать. Врать не стыдно, Наденька?
— А сплетни собирать не стыдно? И не спаивала я Бориса Ефимовича, – воскликнула я, и тихо добавила: — Он сам с этим прекрасно справлялся.
— А как насчет безделья? – Никита открыто улыбнулся, подначивая меня. — Только пришла, три месяца не было, и в игрушки играешь. Работать кто будет? Планировала мишуру развесить, а потом сесть почитывать любовные романчики?
Я покраснела, до того этот мужчина меня рассердил. Талант у человека: знакомы десять минут, и он довел меня так, как даже родительский чат в ватсапе не доводил. А там такой трэш творится, уму непостижимо!
— Вам Вера наболтала про то, что я бездельничаю?
С Верочкой мы со школы знакомы, и она меня недолюбливает. Даже так, она меня терпеть не может, хотя ничего плохого я ей не сделала. Наоборот, мужа своего бывшего к ней отправила жить, застав их на прошлом корпоративе в пикантный момент.
Может, поэтому она меня еще больше возненавидела? Сережа – тот еще подарочек!
— Информаторов я не сдаю, – Никита облокотился бедрами о стол, и потянулся к моим конфетам.
Я не жадная, но этот мужчина угощение не заслужил! Я показательно отодвинула от него блюдце:
— Это не вам!
— Жадина, – расхохотался Никита Борисович. — Ладно, раз уходить не хочешь, то работай, так и быть. Будешь моей секретаршей, отец на год из страны уезжает. И купи еще этих конфет, – он указал на блюдце, которое я отодвинула на дальний край стола. — Кстати, в праздники работать я буду сверх нормы. И ты будешь вместе со мной.
Мужчина перегнулся через стол, взял мое блюдце с моими конфетами, и прямо при мне нагло слопал две штуки. А затем направился в кабинет.
ГЛАВА 2
— Не заслужил ты моих конфет! И приемную красивую не заслужил, – проворчала я, когда вышла из директорского кабинета, в который приносила кофе. Никита кофе принял с царским видом, а Борис Ефимович трусливо избегал моего взгляда.
Никита ведь меня именно из-за того, что я елку украшаю, упрекнул.
Гринч! Самый настоящий! А это традиция в нашей компании, да и во многих других – к Новому Году украсить кабинеты.
Я воевала с собой еще час, занимаясь текучкой, и переводя некоторых клиентов, по ошибке набравших номер приемной, на девочек-логистов. А затем плюнула на свои принципы, и взялась за елку, которая стояла в приемной неодетая и помятая, упрекая меня одним своим видом.
— Надюша, красота какая, – заискивающе произнес Борис Ефимович, который к обеду вышел из кабинета.
— Вы меня, конечно, простите, но вам не стыдно? – нахмурилась я.
— Очень стыдно, – покаянно ответил шеф.
То есть, уже бывший шеф.
— Не сказали, что уходите. Не написали мне. Не предупредили, что ваш сын сплетников слушает, и меня выгнать хочет. А я вам еще сладости носила, – покачала я головой.
Право на упреки я заслужила. Когда в позапрошлом году Борис Ефимович долго не появлялся из кабинета, именно я зашла проверить его, хотя он говорил, чтобы его не тревожили. И нашла его на полу. И именно я сидела с ним в палате, пока жена была на Мальдивах, а сын вообще непонятно где, и никто не отвечал на звонки.
С другой стороны, когда у дочки в прошлом году был новогодний спектакль, а мы с мужем находились в процессе расставания, то Борис Ефимович был тем, кто пришел на выступление в детский садик. Моя Лиза его дедулей зовет, любит на работе у меня сидеть, и шеф это позволяет.
