и до этого дня никого тут не видел.
– Чуть больше недели.
– Я живут тут больше года. Приехал прошлой весной. Так надоел мне большой город, столичная суета. Друзья отговаривали, «ну что ты там делать будешь?», «а как же работа?». А мне всё осточертело.
Макс откинулся на спинку стула. Воспоминания о прошлой жизни явно доставляли ему неприятные ощущения.
– А семья?
– Да нет, с этим я как-то никогда не спешил. А родителям всё равно. Мать уехала за границу когда мне и 15 не было, а отец занимается бизнесом, ему не до моих проблем.
Я погрустнела и он это заметил. Честно говоря, я не настроена была на разговоры о жизни и проблемах.
– Что-то я разоткровенничался.
Он улыбнулся, а потом несколько секунд помолчал.
– Вы откуда?
– Санкт-Петербург.
Он закивал головой, будто то, что я из Питера было написано у меня на лице, или он знал это заранее, или по крайней мере, догадывался.
Диалог не строился. Снова повисло напряжение. Я уставилась на заросший тиной пруд. Мне показалось, что вода и тина на поверхности слегка вибрировали. Я задумалась. Почувствовав на себе взгляд Максима, я повернулась к нему. Он пристально смотрел на меня.
Только не надо глупых подкатов, нормально же сидим!
– Вы знаете что-нибудь о венецианских масках?
– Масках? Тех, в которых на маскарады и карнавалы всякие ходят?
Я несколько раз кивнула.
– Только то, что в них ходят на маскарады и карнавалы всякие.
Он улыбнулся, а я снова ему ответила. Но моя улыбка вдруг переросла в смешок, а потом и в настоящий смех. Максим поддержал меня.
– Я покажу вам кое-что.
Я принесла ему маску.
– Я нашла её сегодня, на чердаке, в большом старом шкафу. Там ничего не было, кроме неё. Ума не приложу, кто мог её туда положить и зачем.
– Вы тут одна живёте? Может, кто из знакомых побаловался? Но красиво. Не выбрасывайте, оставьте себе. Потом уедете домой, когда закончится аренда, заберёте её, будете вспоминать о хороших днях в этих местах.
– Я живу одна, и знакомых у меня здесь нет, кроме вас теперь. Не думаю, что это сделали вы. Да и когда я приехала, дом был заколочен, всё было в пыли. И то, что это строители которых я приглашала, я очень сомневаюсь. Простите, но больно они грубые для такой утончённой вещи.
– Действительно утончённая. А я всё вспоминал это слово. Оно как ни одно другое подходит к ней. Искусство, – воодушевлённо вздохнул он.
– Как думаете, она современная? На вид она совершенно новая.
– Может хорошо сохранилась. Не покажете ваш чердак?
Мы поднялись. Максим аккуратно открыл дверь, предварительно озираясь по сторонам. Он прошёлся по помещению, заглянул, как и я, в сундуки, а потом в шкаф.
– Учитывая, что на чердаке всё в пыли, и внутри шкафа тоже, если бы она лежала здесь долго, она бы тоже была в пыли. Что это за материал, бархат? На нём была бы хорошо заметна пыль. А посмотрите в шкаф, видите? Если бы маска лежала там хотя бы несколько дней, остался бы какой-то след, отпечаток можно сказать. Из всего мною сказанного, можно сделать вывод, что её подложили сюда уже в то время, как вы стали хозяйкой этого дома, пусть и временной. Возможно, это было сделано даже прошедшей ночью. Вы хорошо спите? Ничего не слышали, может шаги какие-то?
Он всем видом был похож на какого-то сыщика, но это было лишь игра, хотя и суждения его я не назвала бы ложными. Говорить о том, что утром я слышала странные звуки, доносившиеся с чердака, я не стала. Вдруг, он не сыщик, а психиатр. Профессии разные, но что один, что второй – помешанные, ищут ответы на загадки в происхождении некоторых вещей, и в большинстве случаев не замечают очевидного. Человек убил, потому что псих, а псих – потому что убил. Но не все убийцы психи, и не все психи – убийцы. Вот и вся логика. Работай, исходя от этого, и будет тебе счастье, повышенная раскрываемость преступлений и свободные койки в психбольнице. Ничего сложного.
Ах, если бы это было действительно так.
– Я сплю чутко, и если бы наверху было бы какое-то движение, услышала бы.
– Это становится интересным.
Он посмотрел на часы на своей руке и поворошил волосы.
– Мне нужно возвращаться домой. Есть небольшие, но важные дела. Если не против, я приду к вам снова. Может, что-нибудь за это время прояснится. Расскажете мне.
Я согласилась.
Проводив Максима, я снова уселась за чай. И снова послышались тяжёлые медленные шаги, будто кто-то очень не хотел быть замеченным. Я вздрогнула. Выбежав на веранду в надежде, что Максим не ушёл далеко, я увидела у пруда сидящего мужчину.
Дрожь и холодок пробежали по спине.
Он был обнажённым, грязным и очень худым, костлявым. Волосы были седые и редкие. Он теребил их, будто его голову изъедали какие-то насекомые.
Я очень боялась издать хоть какой-то звук. Я взяла вазу, что стояла на столе на веранды, цветы вытянула и положила на подоконник. Медленно открывая дверь, я стискивала вазу в руке. Только я хотела окрикнуть этого человека, как он обернулся и обратился ко мне.
– Он придёт ещё. Он ко всем приходит. Он любит поиграть.
Я остолбенела.
– Кто вы такой? Почему вы раздеты? Вам нужна помощь?
– Нет, чёрт тебя подери! – он подпрыгнул и направился ко мне, а я не могла пошевелиться, -помощь нужна тебе.
Когда он подбежал вплотную к двери, я попыталась её закрыть, но он начал ломиться ко мне в дом, то и дело протягивая ко мне свои костлявые руки, будто хотел схватить меня.
– Он придёт, придёт, и тебе опять будет больно. Он опять тебя убьёт, ты опять будешь гореть.
Потом он сошёл на крик, душераздирающий, мучительный крик.
– Уходи, уходи! Прошу тебя, уходи!
Звуки наверху вылились в грохот, неприлично громкий, и я обернулась от испуга. В этот момент мужчина отпустил дверь и ринулся прочь. Я прижалась к закрытой двери, продолжая стискивать вазу. Надо было взять номер Максима…
Грохот на верху стих так же резко, как усилился. Несколько минут я стояла недвижима.
Когда меня отпустило, я прошла в гостиную. Я абсолютно не понимала, что всё это было. Эта шаги, этот мужчина, эта маска. Она лежала на журнальном столике, хотя я отчётливо помнила, что после того, как показала её Максиму, положила её обратно на столик у лестницы.
Наверное, я сошла с ума, или кто-то пытается специально свести меня с
