Мозги — нет. А вот диплом, к сожалению, да.
И я прекрасно знаю, что тот же хоккеист Багров почти не учится, проводя все свободное время на сборах. Но при этом переходит с курса на курс без проблем. Как так получается?
Яворского я тоже на лекциях особо не вижу. А Соболевский…
Черт. При одной только мысли об этом уроде горло перехватывает спазмом, а под ресницами дрожат непролившиеся слезы. Нет! Не буду о нем думать!
И только подойдя к кабинету декана, я вдруг понимаю, что совсем не знаю, зачем меня туда вызвали. Лилия Матвеевна смотрит на меня своим фирменным взглядом «чем меньше будешь спрашивать, тем дольше проживешь», и мой вопрос умирает, не родившись.
Захожу в кабинет к Ираиде Ивановне и топчусь у порога, ожидая, пока она поднимет глаза от бумаг и заметит меня.
— Оля. Здравствуй! Проходи.
И меня вдруг распирает от гордости, потому что декан помнит мое имя. Все-таки я одна из лучших студенток! Не зря я просиживаю дни и ночи над учебниками, не зря так старательно слушаю лекции и не пропускаю ни одного семинара — стараюсь взять максимум и отработать каждый рубль, заплаченный за учебу в этом престижном вузе.
Но радуюсь я недолго, потому что Ираида Ивановна хмурится и говорит:
— Мне позвонили из бухгалтерии и сказали, что у тебя не оплачено за этот семестр. С твоими родителями не удалось связаться, трубку они не берут и на письма не отвечают. У вас дома что-то случилось?
Я изумленно моргаю.
— Нет, — убежденно отвечаю ей. — У нас все в порядке. Наверное, это недоразумение. Я еще в начале сентября спрашивала у папы, заплатил ли он за обучение, и он сказал, что да.
— Может, платеж не прошел? — предполагает декан. — Оля, реши, пожалуйста, этот вопрос. Если оплаты не будет в течение недели, ты будешь отчислена. И потом даже если восстановишься, то уже за полную стоимость.
— Нет! — я пугаюсь до полуобморока и трясущихся рук.
Куда там Соболевскому — ему и вполовину так не удалось меня напугать, как декану. Обучение в нашем вузе стоит совершенно нереальных денег, даже с учетом того, что пятьдесят процентов за меня оплачивает стипендиальный фонд. Без этой скидки денег, оставленных мне бабушкой в наследство, не хватит даже на то, чтобы доучиться второй курс.
— Это недоразумение, — повторяю я горячо. — Честное слово! Родители заплатят!
— Я очень на это рассчитываю, — говорит она мягко. — Ты очень способная девочка, Оля. Твоя победа на городской студенческой олимпиаде это доказала. Я бы рада была учить тебя бесплатно, но у нас нет бюджетных мест. Совсем. Это сугубо коммерческие специальности, понимаешь? Обучение на английском, преподаватели из-за рубежа — это все стоит денег.
— Понимаю, — отзываюсь я, а сама извожусь от мыслей о том, что же такое случилось с платежом, раз он не дошел. Может, папа неверно что-то оформил? И деньги потерялись? Надо скорее прийти домой и все проверить.
На кону мое будущее. Будущее, ради которого моя любимая бабушка, рискуя вызвать на себя гнев родственников, оставила мне все свои сбережения. Включая деньги за проданную двушку. И написала в завещании, что все это должно пойти на мое образование. Родители сначала хотели купить на эти деньги квартиру и сдавать ее, но я пригрозила им пойти во все СМИ, рассказать эту историю и опозорить их на весь город, и они нехотя согласились платить из этих денег за учебу. Хотя я буквально каждый день выслушивала от них, что я дура и что все это полная блажь. Напрасная трата денег.
— Я сегодня же все решу, Ираида Ивановна! — твердо говорю я, вежливо прощаюсь и выхожу из ее кабинета. Так же вежливо говорю «до свиданья» нашей секретарше, а Лилия Матвеевна смотрит на меня волком и презрительно фыркает в ответ. Но это ее нормальное состояние, так что я не беру в голову.
Открываю дверь, ведущую из деканата в коридор, и тут же испуганно захлапываю обратно. Сердце колотится, как пойманный воробей, потому что там — в коридоре — я вижу спину Соболевского. Он стоит там один, без своей компашки, но менее страшно мне от этого не становится.
— Что? — агрессивно спрашивает Лилия Матвеевна, потому что ей явно непонятны мои метания туда-сюда.
— Можно я у вас посижу, — прошу я.
— Нет, нельзя! Тебя там кавалер твой не заждался? Еле оторвала его от тебя в столовой. Ну что такое, ни стыда ни совести. Стоят там, обжимаются…
— Он не мой кавалер, — тихо говорю я. — Он…приставал ко мне. Понимаете? Я его боюсь. А он там стоит и ждет меня. Вы можете что-то с ним сделать?
Лилия Матвеевна вздыхает и смотрит на меня с обидной жалостью:
— Васильева, ты ж неглупая девка. Ну что такая, как я, может сделать такому, как он? Ты разве не в курсе, чей он сынок? Тут у нас куда ни плюнь, попадешь в наследника заводов и пароходов.
— Но вы так с ними разговариваете всегда, — бормочу я растерянно. — Как будто не боитесь.
— Не боюсь, — соглашается она. — Но в пределах разумного. По учебе могу хвосты накрутить, потому что папочки и мамочки хотят, чтобы их наследники хорошо учились. А про поведение и слова поперек не скажу. Не хочу новую работу искать. Пойми, девочка: этим золотым деткам можно все, что позволяют им их родители. А они им позволяют буквально все.
Я стою, уставившись в пол. Слезы все же не удерживаются и падают на туфли, расплываясь неаккуратными мокрыми кляксами.
— Халат хочешь? — вдруг спрашивает меня Лилия Матвеевна.
— Какой халат? — шмыгаю я носом.
— У нас в шкафу техничка свой халат хранит запасной. И ведро. Можешь взять. Сумку свою в ведро спрячешь, волосы косынкой завяжешь — он и не узнает тебя, если быстро прошмыгнешь.
— Вы серьезно? — лепечу я. — Правда готовы мне помочь?
— Выйдешь через запасный выход, на первом этаже под лестницей есть такая синяя дверь.
И она кладет передо мной ключ.
— Там рядом кладовка, оставь в ней ведро и халат, я заберу потом. Ключ завтра занесешь.
— Спасибо! Спасибо! Вы даже не представляете, как помогли мне! Я вам теперь должна! Что угодно буду делать! Бумаги могу перебрать, могу полы помыть, могу…
— Поторопись, Васильева, — обрывает она мой поток благодарностей. — А то этот ждать долго не будет. Если зайдет сюда — я тебе уже ничем не помогу.
Я быстро напяливаю на себя длинный халат, низко повязываю косынку и горблюсь, чтобы быть как можно больше непохожей на себя.
— Спасибо вам, — повторяю я. — Вы мой спаситель.
— Это временная мера, — говорит она и вздыхает. — Завтра ведь ты снова придешь на учебу. И вечно бегать от него не сможешь.
— Завтра я что-нибудь придумаю! — обещаю я.
— Ну-ну, — Лилия Матвеевна скептически поджимает губы.
Она явно не верит, что мне это удастся. Но тем не менее помогает мне. А значит, мир — не такой уж несправедливый и бессердечный, каким он мне казался в тот момент, когда я стояла в капкане рук Соболевского.
Глава 2. Новые обстоятельства
До дома я добираюсь без приключений, но меня до сих пор потряхивает. Как я так умудрилась встрять? Вроде нет во мне ничего такого, что бы могло привлечь внимание этого самоуверенного самца. Он же неделю мимо ходил и тискал себе преспокойно наших красоток, почему сейчас-то вдруг зацепился за меня взглядом?
Я запоздало понимаю, что по-хорошему мне не надо было так резко реагировать на подкат Соболевского и вступать с ним в открытый конфликт. Надо было молчать, смотреть тупым взглядом и прикидываться валенком. Меня бы, конечно, обсмеяли, но тогда он бы наверняка отстал. А сейчас… Сейчас для него дело принципа доказать всем своим дружкам, что он может нагнуть любую. Даже такую принципиальную, как я.
Но об этом я подумаю потом.
Дома я быстро переодеваюсь и бегу на кухню. На мне, как обычно, ужин — родители работают до семи, и поэтому мама уже давно переложила эту обязанность на меня. Впрочем, мне несложно. Быстро жарю котлеты, делаю картофельное пюре, режу салат, а потом иду в коридор и стучу в дверь комнаты брата. Там всегда закрыто, ни мне, ни родителям туда без разрешения входить нельзя.
