точно лучше его отца. Может быть даже бить не будет?
— Понравилась? Это мой подарок от Бориса.
— Новая игрушка? Прошлая ведь еще остыть не успела…
По коже прошелся мороз. Он шутит? Он же шутит? Зачем он это сказал? И почему никто не отрицает.
— Она оказалась слабой. Не выдержала. Я не стал мучать девушку дальше.
— Так может и эту сразу убить. Будет гуманнее.
Он не шутит? Господи. Я не хочу умирать…
И как тяжело делать вид, что ничего не понимаешь!
— Ты не зарывайся, сынок. Если у тебя член вырос, не значит, что мозгов прибавилось. — У кого-то комплексы? — Больно разговорчивый стал.
Романов— старший действительно злится. Смотрит на сына, как на грязь под ногами.
— Документы в кабинете. Завтра отвези в кадастровый и подготовь договор с Распутиным.
Андрей бросает взгляд на Бориса Александровича, а затем на меня, словно что — то отмечая.
— Дарения?
— Да, подарим нашему другу склад, на который он меня так уговоривал.
— Там люди работают. В этой деревне негде больше.
— А тебя не спрашивает никто! — взрывается толстяк так, что жир на лице трясется. — Делай, как я сказал, и свободен.
Отличные отношения. Кажется, не одна я тут в услужении нахожусь.
— Понял, — отворачивается он и шагает на выход с прямой как палка спиной. Но тормозит на зов отца.
— Как в офисе?
— Все в полном порядке.
— Как Марина?
— Жива и здорова. Я пойду, а то у тебя намечается развлечение.
— Иди сын. Завтра как встану, позвоню.
Наверное, уже вечер. За окном темно, а значит есть действительно хороший шанс спрятаться.
Если они не передумают сыграть в кошки— мышки.
Они думают, что я не знаю русский. Я и не должна знать. Мы ведь в Германии жили.
Но у нас была русская нянечка Катя, которая воспитывала нас с тех самых пор, как нас, рождённых в русской тюрьме, привезли в немецкий приют при барделе. По факту уже тогда продали.
Мы бы может попали в семьи даже, но наши матери были наркоманками, а значит мы бракованные.
Несмотря на постоянные побои, мы ее любили. Она читала нам русские сказки, учила шить, убираться, готовить. Всему тому, что должны знать обычные девочки, но никак не будущие шлюхи. Но потом, в первые дни месячных, она конечно нас просвятила. Некрасивых забрали почти сразу, а нас хранили до восемнадцати лет. В таком возрасте покупают охотнее, потому что проблем не будет с законом, если нас случайной обнаружит полиция.
Не знаю, как заведено в России, но в Германии полиция всегда возвращала нас владельцам, на нас для таких случаев даже метки стоят. Я не помню, набивали этот мак.
Эти уроды думают, что, подарив мне попытку сбежать, я побоюсь ею воспользоваться?
Что побоюсь боли? Глупцы.
Они действительно меня отпускают в туалет. Я прохожу внутрь и закрываю дверь, ежась от холода. Вроде май, почему так морозно… Тут и правда есть окно. И лестница приставлена.
Все, как они говорили. Только вот вместо нее я подтягиваюсь на руках и лезу на крышу. Мне нужна парковка. Она мой единственный шанс. Пробираюсь по крыше совершенно обнаженная, нахожу хороший выступ и спускают на парковку, сразу забираясь под ближайшую машину.
Остается надеться, что меня не видел никто. Под несколькими машинами я пробираюсь к самой крайней. Она прямо возле ворот, значит будет выезжать самая первая. Везде стоят охранники, я слышу их сальные шуточки, видела голодные взгляды, пока меня вели к новому хозяину. Ни к кому из них обращаться за помощью нельзя. Они меня сдадут, но сначала отсасывать заставят. Да я и готова разок, если только это подарит мне долгожданную свободу.
Растерев кожу до красноты и боли, я пробираюсь к седану, притаиваясь под ним, и спокойно жду. Не важно, кто водитель, главное суметь пробраться в салон незаметно и вылезти там, где он сделает остановку.
*** Если не ляжете спать, в полночь будет еще глава
Новое от 01.09
Если есть хоть малейший шанс выбраться отсюда, я им воспользуюсь. Пусть я говорила себе это множество раз. Но там финал был неизбежен, а тут другая страна, свои законы и возможно все сложится в мою пользу.
Я даже готова помолиться, если надо.
Очевидно мужчины решили дать мне фору, а может быть не думали, что я решусь сбежать так быстро?
В любом случае никто меня пока не ищет, зато я слышу твердые приближающиеся шаги. Сердце стучит как барабан, отдаваясь болью в виски. Я не чувствую боли от притертостей кожи, зато чувствую крутящий желудок адреналин. Пожалуйста, пожалуйста, хоть бы в этот раз все получилось!
Скольжу по асфальту влево от пассажирской двери и притаившись, жду.
Рука застыла над ручкой. Пальцы почти онемели.
Мне придется воспользоваться всем своим умением, чтобы он меня не заметил. Благо миниатюрные размеры тела помогают.
Так что, как только водитель берется за ручку. В тот же момент свою беру и я, чтобы звуки слились в один.
Приоткрываю дверь ровно на столько, чтобы мышкой проскользнуть внутрь. Успеваю ровно до того, как он сядет и захлопнет свою дверь. Одновременно с моей.
Отлично. Хоть и страшно от того, как все оказалось легко.
Я не особо верю, что получится. Но если да, счастливее, чем я проститутки, никто не увидит.
Скрючившись, сижу на полу. В позе эмбриона. Чувствую запах сигарет. Сердце немного успокаивается. Почему-то сигаретный дым меня успокаивает, хотя я не разу не курила.
Все хорошо, все просто отлично.
Ну чего же мы не едем.
И стоило этой мысли посетить мою замершую голову, как наконец двигатель начинает урчать, а машина трогается с места.
Через секунду окно со стороны водителя открывается, и я слышу голос одного из охранников.
— Что — то вы быстро, Андрей Георгиевич.
— Дел много. Пока.
Я знаю, кто это… Быть того не может. Бесхребетный сын Романова.
Главное, чтобы он меня не заметил. Главное, чтобы я успела выскочить до того, как он решит, чтобы то ни было вернуть меня своему мерзкому папаше.
Можно конечно предложить ему себя в качестве платы за спасение, но судя по тому, с каким отвращением он смотрел на мое тело, он сексом вообще не занимается.
Хотя конечно в тихом омуте.
Мы едем быстро, взглянув вверх я вижу, что мимо проносятся деревья. Много-много деревьев. Я знаю, что Россия очень большая страна. Это волнует кровь. Потому что в этом случае спрятаться можно, где угодно.
Никто не узнает, кем
