Тут предсказуемо пусто, и на стоянку такси я выбираюсь раньше большинства пассажиров — правда, исключительно ради того, чтобы на десять минут дольше отмахиваться от бомбил, пока к остановке подъезжает вызванная машина с относительно адекватным ценником.
Кажется, у меня на лбу написано, что на социальные контакты я способна в строго ограниченном количестве: даже водитель, едва бросив на меня взгляд и формально уточнив цель поездки, понятливо врубает радио и не пытается завязать диалог. Я пристегиваюсь, и щелчок замка отчего-то звенит в голове еще дольше какой-то прилипчивой попсовой мелодии из отчаянно хрипящих колонок.
Давешний парень на кой-то ляд машет рукой уже тронувшемуся такси, и его моментально облепляют местные бомбилы. Я отворачиваюсь. На социальные контакты у меня и правда нет сил — а уж на разгадки чужих странностей и подавно.
Завтра нужно как-то собраться с духом, выйти на работу и быть очень-очень вежливой. Но это будет завтра.
Сегодня можно отключить звук на телефоне и закрыть глаза. Может быть, из бесчисленной тьмы слов и образов, роящихся в голове, еще удастся выудить пару-тройку связных предложений…
Не удается. Но в движущейся машине я сплю, не просыпаясь, почти полчаса, и это своеобразный рекорд за последние полтора месяца. Расчувствовавшись, я оставляю таксисту солидные чаевые и только перед дверью арендованной квартиры вспоминаю, что вообще-то после отпуска полагается экономить, даже если он был всего-навсего недельный — взятый только ради того, чтобы слетать на поминки.
Вспоминаю — и сама на себя машу рукой. Пусть хоть у таксиста будет повод для радости.
Неуютная пустая однушка встречает меня типично московским запахом: пыль и выхлопные газы. За последние недели последняя составляющая неповторимого амбре несколько ослабла, но так никуда и не делась, сколь бы оптимистичные показатели по снизившейся транспортной нагрузке ни публиковали официальные источники.
Предчувствуя подступающую истерику, я все-таки успеваю снять с себя куртку, включить в розетку кварцевую лампу в прихожей и даже вымыть руки — и кашлем пополам со слезами меня накрывает уже в ванной.
Заметный прогресс, если задуматься. Во всяком случае, на этот раз не приходится объясняться ни с таксистом, ни со случайными попутчиками. Только во дворе дома я все-таки натыкаюсь на жаждущего общения соседа, которому под определенным градусом не страшны ни штрафы, ни зараза. Я знаю его только в лицо, но он всегда жизнерадостен, поддат и вонюч, и ему интересно все на свете. У меня хватает самообладания отшутиться и даже ничем не выдать предательскую, гнусную мыслишку: ну почему папа, а не вот этот вот?
Он ни в чем не виноват. Но горюющий человек не разбирает, и из-за несправедливости и беспомощности я реву и захлебываюсь, запершись на все замки.
Кашель — из-за спазма в горле. Мама где-то уже вычитала, что это одна из самых распространенных реакций на стадию острого горя. Звучало убедительно, почти профессионально, особенно вот это сочетание слов «стадия» и «острое горе». Оно внушало надежду, что за этим непрекращающимся кошмаром все-таки последует что-то другое.
Но паникующим из-за пандемии людям тяжеловато объяснить, что заходящаяся кашлем девица если и больна, то исключительно на голову, и я учусь держаться. Сегодня — почти рекорд.
Жизнь не терпит пауз. Это у мертвых в запасе все время мира. Тем, кто остался, нужно как-то вертеться.
Глава 2.1. Шаблоны
Я снова могу улыбаться и при этом не чувствовать себя легкомысленной вертихвосткой, чрезмерно быстро забывшей о папиной смерти. Накроет меня потом.
Это тоже прогресс.
А ещё это очень помогает в работе. Человек — социальное животное, и он заточен под общение, эмпатию и сочувствие. Особо заточенные умудряются улавливать настроение даже по телефону, и их хочется бить тупыми предметами.
Пока что я сдерживаюсь. За сочувствие полагается быть благодарной.
Людям плевать, что у меня нет внутренних ресурсов на благодарность. Им нужно, чтобы я была удобной и аккуратно умещалась в шаблон. У меня работа такая — быть удобной. С шаблонами только не очень.
Я работаю с нынешним начальником с тех самых пор, когда он страшно стеснялся называться начальником. И как-то умудрялась не рассматривать его как мужчину аж до того момента, когда сплетни в офисе не напомнили мне об обязательном сюжетном повороте: ассистентка обязательно спит с боссом. Даже если у него намечаются лысина и кругленькое пузцо счастливого отца семейства, а ещё он наставляет ассистентку с самого выпуска из университета и послужил причиной доброго десятка нервных срывов.
Уравновешенностью я никогда не могла похвастаться. Сейчас просто время такое, что это особенно бросается в глаза.
Зато никто не смеет спорить по поводу сроков и писем, а заказчик присылает технические условия после первого же звонка. Это именно те результаты, которых от меня ждут, хотя, возможно, тон для телефонных разговоров следовало выбирать поосторожнее.
- Ты уверена, что готова работать?
Андрей Анатольевич с тоном осторожен всегда, когда это необходимо. Потому-то мы и сработались: он чувствует людей и не устает от них, а я — от компьютера и отчётов. Но именно сейчас это начальственное качество на удивление некстати.
Я не готова к тому, чтобы меня жалели. На то, чтобы держать себя в руках, тоже нужен внутренний ресурс.
- Уверена, Андрей Анатольевич. Письмо от теплосетей на вашем столе, копия уже у проектного отдела.
Он хмурится, но кивает.
- К десяти приедет кандидат на вакансию ГИПа. Я его уже собеседовал, и он нам нужен. Введешь его в курс дел? — интересуется он с таким сомнением, что становится ясно: в мою адекватность и способность заинтересовать кандидата работой многоуважаемый Андрей Анатольевич верит не больше, чем в Деда Мороза.
Только выбора у него нет. Сам он в десять должен быть уже час как на объекте.
А мне придется побыть Дедом Морозом.
- Введу.
Что имею — то и введу.
- Наталья, — с нажимом произносит начальство, словно могло подслушать мои мысли. — Он нам очень нужен.
Знаю. И что надо улыбаться и быть вежливой, обещать райские кущи в выгороженном пластиковыми экранами закутке с компьютером и бесперебойником. Безработица сейчас ужасная, но квалифицированные кадры по-прежнему нарасхват. А резюме у кандидата и правда внушает трепет перед человеческими способностями и легкий страх — от меня же не станут ждать таких же результатов только потому, что он к своим тридцати двум успел подняться до ГИПа и успешно проконтролировать проектирование и стройку почти десятка крупных объектов, правда ведь?..
Прямо-таки предвкушаю, как обрадуются новичку двое уже работающих в конторе ГИПов.
Эта мысль занимает меня на какое-то время. С концентрацией совсем беда, и к десяти я ловлю себя на том, что по-прежнему размышляю о нормальной человеческой лени и боязни излишних сравнений, которая моментально переплавляется в агрессию, а телефон мигает десятком новых писем и звонком с незнакомого номера.
Конечно, это позабытый кандидат, которого вообще-то следовало встретить у дверей и со всем возможным почтением препроводить по этажу, представляя всех выдернутых с уютной удаленки сотрудников и молясь, чтобы после такого знакомства вожделенный ГИП с послужным списком шириною в Черное море не исчез в облаке пыли за горизонтом. Я хватаюсь за телефон, сумбурно извиняюсь и бегу вниз.
Конечно, подворачиваю ногу и едва не въезжаю макушкой кому-то в солнечное сплетение, нарушив к чертям все возможные требования по социальной дистанции и здравому смыслу заодно. Но меня проворно ловят за плечи и с некоторым трудом утверждают на ногах, а я поднимаю голову и утыкаюсь взглядом в белый респиратор.
- А, девушка, которая знает, куда идти! — неразборчиво басит вожделенный кандидат через респиратор и отпускает мои плечи.
У меня в голове моментально выстраивается парочка вариантов, куда девушка может сходить со своей оленьей грацией. Но потенциальный ГИП насмешливо улыбается под своей маской, и я беру себя в руки. Во всяком случае, очень-очень стараюсь.
