Теперь, вместо того чтобы просить милостыню на улицах, я сижу в кофейне в викторианском стиле, пью шестидолларовый латте с шоколадным круассаном, в джинсах, шифоновой рубашке без рукавов с оборками и кожаных балетках на плоской подошве, цены за которые мне хватило бы еды на год, когда я была бездомной. У меня есть банковский счет, дебетовая и кредитная карты. У меня хорошая работа. У меня есть стабильность. Есть водитель, который отвезет меня, куда я захочу. У меня также диагностировали посттравматическое стрессовое расстройство, тревогу, хронические ночные кошмары и, часто, сокрушительное чувство вины. Поэтому, еще одна вещь, которую я делаю в эти дни, сидя в своем любимом кафе, задаюсь вопросом: стоило ли оно того? Стало ли мне лучше? И ошибаюсь ли я, если думаю, что это так? Даже спустя год мой психотерапевт, похоже, не может помочь мне ответить на эти вопросы.
О, и еще у меня неуместная, безответная влюбленность в бывшего священника. О чем моему психотерапевту было что сказать.
Я доедаю свой круассан и половину кофе и подумываю написать водителю, чтобы он отвез меня домой. Это не мой дом, не совсем. Тем не менее, уютный особняк, где живут Виктор и Катерина и где мне есть где остановиться, это самое близкое, что у меня когда-либо было, и я чувствую себя здесь как дома. У меня есть комната, уединение, моя арендная плата и питание, все это мне предоставлено в обмен на помощь в уходе за их четырьмя детьми, и, кроме того, щедрая зарплата.
Стоило ли это того? Стало ли мне лучше?
Однако я еще не совсем готова вернуться сегодня, поэтому беру свой кофе и снова иду по улице. Есть несколько мест, куда я люблю заходить в те дни, когда решаю побродить по городу, например, любимый букинистический магазин, где я покупаю пару книг, которые раньше не читала. Магазин винтажной одежды, где я нашла блузку, которая на мне сегодня, ювелирный магазин. Я никогда не покупаю ювелирные изделия, что-то в покупке чего-то для себя кажется странным, но мне нравится просматривать витрины. Я всегда останавливаюсь на обручальных кольцах, смотрю на мерцающие бриллианты ошеломляющей огранки и размеров и пытаюсь представить, как мужчина надевает одно из них мне на палец.
Глупо, конечно, это все не про меня. Какими бы красивыми они мне ни казались, и как бы мне ни хотелось иметь такое же у себя, я не могу представить, чтобы кто-то на другом конце протягивал мне его. Я даже не могу представить себя на свидании, несмотря на то, как сильно мой психотерапевт настаивает на том, чтобы я сделала именно это. И когда мне действительно удается представить себя в каком-нибудь ресторане, и кого-то, сидящего за столиком напротив меня, это тот единственный мужчина, которого я абсолютно никогда не смогу заполучить.
Моему психотерапевту также было что сказать о моей зацикленности на единственном человеке, с которым отношения невозможны. Защитный механизм, как она это называла. Связь после травмы.
Макс был рядом со мной в некоторые из моих самых мрачных часов, это правда. И даже он слышал лишь самые незначительные подробности, потому что я не хотела, чтобы мужчина, в которого я была влюблена, каким бы невероятным это ни было, услышал все грязные подробности того, что со мной случилось. Но я не думаю, что то, что я чувствую к нему, является ментальным блоком, созданным моей поврежденной психикой, чтобы попытаться оградить меня от других мужчин, как думает мой психотерапевт.
В конце концов, я прохожу мимо собора Святого Патрика. Я останавливаюсь у огромных дверей и обнаруживаю, что поднимаюсь по ступенькам, толкаю дверь и вступаю в полутемный, пропахший ладаном вестибюль. Сейчас месса не проводится, поэтому в церкви тихо, и остаток пути я прохожу пешком, по привычке опуская пальцы в таз с водой и осеняя себя крестным знамением. Я не религиозна, но мое детство прошло в Русской православной церкви. Теперь я часто хожу сюда с Катериной и Виктором, чтобы помочь им с детьми.
Когда я прихожу сюда, то делаю это не столько из желания действительно быть в церкви, сколько для того, чтобы почувствовать близость к Максу, потому что я скучаю по нему. Детство, проведенное в сомнительных приемных семьях и организациях, означает, что запах ладана и деревянных скамей, жесты и ритуалы, все это не дает мне того ощущения покоя, которое, я знаю, оно дает Максу. Для меня это выглядит как шоу, грандиозный фасад. Я, конечно, никогда не говорю ему этого. Все мы обретаем покой по-разному. Для меня это в воображении красивого темноволосого мужчины, который постепенно проникает во все мои фантазии.
Он пробудет в Бостоне еще неделю, и я давно его не видела, со второй свадьбы Изабеллы и Найла. В тот день мне не удалось много с ним поговорить, все было как в тумане, но я помню, как поймала его взгляд, когда бежала за Еленой по подготовленному танцполу, стараясь не споткнуться о подол своего синего атласного платья. Он выглядел исключительно красивым в темно-сером костюме, освещенный гирляндами, развешанными на деревьях и вокруг павильона, который был возведен для приема. Его карие глаза встретились с моими, и я почувствовала, как мое сердце затрепетало.
Я не знаю, как выглядит выражение настоящего желания в глазах мужчины, но я не могу отделаться от мысли, что видела это в ту ночь. И это не единственный раз.
Я знаю, что не должна подпитывать свою влюбленность в него. Мне не нужно платить психотерапевту баснословную сумму, чтобы знать это. Я знаю, что это никогда никуда не приведет, что я живу в фантазиях каждый раз, когда представляю его руки и рот на себе, каждый раз, когда я представляю жизнь, в которой мы с ним делим наши дни. Я знаю, что создаю будущее, которого никогда не может быть. Я знаю, что тот факт, что я почти уверена, что чувствую запах его одеколона, сидя здесь, означает, что я немного сумасшедшая. Немного одержимая. Но если это приносит мне утешение, действительно ли это так плохо… даже если это фантазия?
И затем, как будто моя фантазия материализовалась, я слышу его голос позади себя.
— Я не ожидал найти тебя здесь, Саша.
2
МАКС
Как бы сильно я ни любил Бостон, я испытываю чувство облегчения всякий раз, когда возвращаюсь в Нью-Йорк. Подозреваю, что это в большей степени из-за здешних людей, которых я знаю, чем из-за самого места, хотя я тоже ценю этот город. Это место, где почти каждый может убежать, спрятаться или исчезнуть, и для такого человека, как я, это оказалось хорошо.
На первый взгляд, я думаю, большинство не заподозрило бы меня в моем прошлом. Хотя прошли годы с тех пор, как у меня сняли воротничок, я по-прежнему одеваюсь в основном как священник, в удобную униформу из черных брюк и черной рубашки на пуговицах. Однако в эти дни я держу воротник расстегнутым. В конце концов, нет причин этого не делать, и мужчина заслуживает небольшого утешения.
Как обычно, когда я вернулся после своих дел с Найлом и Королями в Бостоне, я направился прямиком в собор Святого Патрика. Хотя я никогда не был здесь в официальном качестве, пока был священником, что-то в этом месте кажется мне приземленным, успокаивающим. Входя, я вдыхаю аромат ладана, аромат свечей, старого дерева и камня и чувствую, как расслабляются мои плечи, когда я подхожу к раковине прямо внутри и осеняю себя крестным знамением, почтительно преклоняя колени, это действие так же естественно, как дыхание.
Однажды ставший священником, остается священником навсегда.
Но не без искушения.
В тот момент, когда я поднимаю глаза, словно вызванный своими мыслями, я вижу ее.
Мое личное искушение.
Я вижу только ее затылок, ее волосы, светло-рыжие, прямые, ниспадающие по спине гладким, блестящим водопадом, который так и просится, чтобы я запустил в них пальцы. Я полагаю, она могла бы быть кем угодно, любой миниатюрной женщиной с волосами такого цвета в Нью-Йорке, но я знаю, что это она.
Саша Федорова.
