Я офигенно рад, что у меня нет детей.
Я работаю не покладая рук, чтобы быть уверенным, что смогу засунуть свой член в любой момент. И я всегда использую свои презервативы, просто чтобы быть уверенным, что они новые и не испорченные. Честно, если бы пришлось выбирать, иметь детей или сброситься с моста, я бы точно долго не думал.
— Ок, это же хорошо, да? — спрашиваю я, прогоняя кота с плиты и подвигая к себе коробку из-под пиццы. Куски внутри жесткие и резиновые, как жевательный картон, обернутый в расплавленный пластик. Но я все равно сую кусок себе в рот и поворачиваюсь, облокачиваясь на столешницу. — Так, для чего я тебе нужен? — спрашиваю я с набитым ртом.
— Ты же знаешь, что ее родители живут в Южной Африке, правильно?
— Угу, и?
— И это на другом конце света.
— И?
— Зэйден, они в критическом состоянии. Есть большая вероятность, что никто из них не переживет эту неделю. — Я вздрагиваю и проглатываю свой кусок.
— Мужик, мне так жаль это слышать. Передавай Мерседес мою любовь и скажи ей, что я буду молиться за них.
— Почему бы тебе не сказать ей это лично? — спрашивает Роб с каким-то тайным смыслом, пока я стучу пальцами по Хьюберту, который пытается выпутаться из своего свитера.
— Ну, дай ей трубку что ли, — говорю я, хмурясь и отыскивая еще один кусок пиццы. Чешу живот татуированным пальцем и жду.
Тишина.
— Роб?
— Зэйден, Мерседес и я летим в Йобург, чтобы увидеть их. Завтра.
Йобург. Йоханнесбург. Город в Африке, где стоят самые высокие небоскребы. Их там много, насколько я знаю. Все остальные слова проходят мимо моих ушей. Я хватаю второй кусок пиццы и сразу выкидываю. Он весь покрыт плесенью. Однако, третий кусок, на первый взгляд, вроде, ничего.
— К чему ты клонишь? Ты же знаешь, что в словесных перепалках я не очень, Роб.
— Зэйден, я прошу тебя приехать сюда. Ну, чтобы позаботиться о моих детях.
Святая корова.
— Э-э-э, что? — говорю я, едва удерживая пиццу от падения на пол. Позаботиться о детях Роба? Я встречался с ними однажды. Один гребаный раз. И они показались мне чертями из ада. Вопящие и визжащие монстры. Не говоря о самом мелком, которого Мерседес родила в прошлом году. Итак, семилетняя девочка, четырехлетние близнецы (которых, благодаря их поведению, не всегда можно назвать людьми) и младенец.
Да пошло оно все на хрен.
— Почему бы Мерседес не поехать, а ты мог бы остаться с детьми?
— Родители моей жены на смертном одре, Зэйден, а ты думаешь только о себе. Ты считаешь, я позвонил бы тебе, если бы был кто-нибудь еще?
— Ну, это внушает оптимизм, бро. С чего это ты решил доверить мне своих детей? На прошлой неделе я убил двух золотых рыбок. Несчастный случай, знаешь ли. — Я не упоминаю того, что, вообще-то, это засранец Хьюберт убил Тинси и Ву-ву — двух других питомцев, оставленных моими бывшими подружками.
— У меня дерьмовая работа, и нет лишних денег, а ты — моя единственная семья. У Мерседес никого не осталось, кроме ее родителей. Зэйден, пожалуйста. Не заставляй мою жену одну смотреть, как умирают ее родители.
Блин.
Я выпрямляюсь и иду в сланцах по холодной напольной плитке прямо к холодильнику, чтобы взять содовой. Мой брат разыгрывает «карту жалости», и это работает. Иногда я могу быть засранцем, но, на самом деле, я хороший парень. Вроде бы. Я имею в виду, что, в любом случае, попытаюсь быть им.
— У детей нет загранпаспортов, Зэй. И Мерседес не хочет брать детей в такой длительный перелет. Можешь представить себе, каково пытаться ухаживать за полугодовалым ребенком в гостиничном номере? Или возле больничных коек.
— Чувак, это четырнадцать часов езды и все, что у меня есть — моя жуткая колымага Geo. Эта машина старше меня, Роб. Я был зачат на заднем сидении этой хреновины. Я боюсь ехать на этом куске говна даже до супермаркета, не говоря уже о Калифорнии.
Я подношу банку «Маунтин Дью» и отпиваю половину, прежде чем Роб решает снова заговорить. Его голос низкий и глухой, словно он пытается сдержать слезы. Твою мать. На заднем плане снова вопит Кинзи, и по моей спине проносится холод.
— Ты — мой последний шанс, Зэй. Пожалуйста. Пожалуйста, помоги нам. Что бы сказали мама и папа, если бы они были здесь? — Я закатываю глаза и провожу пальцами правой руки сквозь волосы, отбрасывая их на левую сторону. Другая сторона на данный момент модно выбрита. — Вот что они сказали бы: семья — все и все — семья. Это так же твоя проблема, как и моя, Зэй. Мы — братья, и даже несмотря на то, что иногда ты можешь быть безответственным мудаком, я люблю тебя.
— Хм-м. — Я показываю язык своему отражению и трясу головой. Вот только не надо мне этой милой семейной хрени. Похоже, я скоро сдамся. Мой приятель владеет салоном, в котором я работаю, так что он поймет. Кроме того, я мог бы попросить другого чувака, как-его-там, который мог бы взять на себя моих клиентов. Придется пропустить кучу пирсингов сосков, но какой у меня выбор? Я не могу сказать Робу «нет» и не чувствовать себя при этом куском человеческого дерьма. Или все же могу? — Ну, хорошо.
Роб вздыхает с облегчением, пока по коже моих рук бегут мурашки.
Я точно это возненавижу. Каждую секунду этого дерьма. Это факт.
— Но я хочу билет на самолет. Я не могу ехать четырнадцать часов подряд, мужик.
— У меня нет денег тебе на билет. Я только что потратил все свои сбережения на билеты для Мерседес и себя. Тебе придется ехать на машине. Если ты выедешь сейчас же и сделаешь минимум остановок для отдыха, то ты будешь здесь уже завтра, как раз перед нашим отлетом.
Я начинаю протестовать, когда внезапно телефон у брата перехватывает его жена.
— Спасибо тебе, Зэй, — рыдает она, глухо и придушенно. — Спасибо тебе большое. Ты мне как младший брат, которого у меня никогда не было, ты же знаешь это, да, милый?
Великолепно.
Похоже, у меня слабость к красоткам в беде.
Я сжимаю губы так сильно, что кольца в губе с обеих сторон торчат, словно мечи.
— Ну, значит, увидимся через четырнадцать часов.
Глава 2
Брук Оверлэнд
Вот она я — с растрепанными волосами и в пижамных штанах с миленькими котятами, влажных от росы на траве. Совсем не так я планировала провести этот вечер. Я, конечно, допускала, что возвращение в Эврику будет не из приятных, но такого я не ожидала. Мама дала мне надежду, что будет рядом, чтобы помогать мне, научит быть родителем, раз уж моя сестра им быть отказывается.
Слишком много проблем для облегчения моей жизни.
Я выдыхаю белое облако пара в прохладный ночной воздух.
— Грейс? — зову я, обыскивая огромный задний двор в поисках племянницы. — Милая, сейчас не лучшее время играть в прятки. — Я слышу хихиканье и вижу проблеск белой ночной рубашки, промелькнувшей между двумя деревьями. Моя кожа покрывается мурашками. Бр-р-р. Просто фильм ужасов какой-то. Никто в здравом уме не разгуливает в два часа ночи в тумане, застилающем двор, разыскивая жуткого хихикающего ребенка.
Наверное, сейчас я не совсем в своем уме.
Во всяком случае, не должна, раз решаюсь покинуть калифорнийский университет Беркли в своем родном городе, и стать частью другой жизни, вроде этой. Жизни, которую я, определенно, не хочу. И на это есть причина — моя сестра родила своего первенца в шестнадцать, а я все еще девственница.
— Грейси, малышка, пора спать. Тете скоро на новую работу, и ей бы очень хотелось наверстать упущенное время для сна, прежде чем она снимет свою одежду перед незнакомцами, — шепчу я последнюю часть себе, делая все возможное, чтобы не думать о работе стриптизерши, которую получила в джентльменском клубе «Топ Хэт». У меня все еще есть несколько дней, чтобы найти что-нибудь еще — что угодно — без раздеваний.
Мои длинные волосы падают на лицо, словно темный занавес, пока я зачесываю их назад и стараюсь тихо проскользнуть по траве к заднему двору. Кажется, я вижу ночную рубашку Грейси отсюда. Я всего лишь собираюсь обойти дерево и поймать ее, когда моя нога попадает в нечто подозрительное. Один взгляд вниз, и я вижу, что это гигантская куча собачьего дерьма. Дрожь проходит сквозь меня, и я стараюсь не блевануть.
