боль внизу живота.
Судя по всему, да и не раз.
Позор тебе, Злата Романовна! Гореть тебе в аду, в узком котле и две вечности подряд!
— Какого черта происходит?! — беру себя в руки. — Ты почему раздетый, Абашев? И как я здесь вообще оказалась, да еще и с тобой?! — я начинаю судорожно взглядом ощупывать комнату в поисках своей одежды. Сваливать отсюда надо. Быстро и без оглядки.
— Слишком много вопросов. Я предпочитаю баб молча провожать, поговорить я могу и с радио.
— Потому что только радио и может стерпеть твой треп!
Обхожу постель и нахожу свои разорванные, практически в клочья, трусики. Боже, ужас какой! Что тут вообще происходило?!
Как представлю, что мы тут: я и Тимур… кошмар!
Шлепаю босиком из комнаты, вообще не помня прошедшую ночь. Провал. Амнезия. Память как отшибло, и слава богу. Такого позора — помнить секс с парнем, которого терпеть не могу до искр из глаз — я бы не пережила. Даже если нам было хорошо. Даже если нам было фантастически круто, я этого не признаю никогда! Ни за что! Ни за какие коврижки!
На свое платье я натыкаюсь в коридоре, подняв его, обнаруживаю испорченную молнию. У-у-у, зверюга! После такого любимое платье только для мусорки и сгодится, но мне нечем его заменить, поэтому, пока я скрыта от глаз парня, надеваю его, придерживая руками края молнии. Прямо так, без нижнего белья, потому что кружевной бюстгальтер нахожу уже потом, живописно висящим на ручке двери.
— Только не говори мне, что мы переспали! Что бы ты знал: в трезвом уме и твердой памяти я бы ни в жизни… Абашев! — говорю, возвращаясь в спальню, где Тимур, как и я, ищет свои вещи, все еще оставаясь голым. — И прикрой свой срам! — швыряю в него подушку с кровати.
Нет, я благочестивой дамочкой никогда не была и при виде мужских причиндалов давно не краснею, но этот же… этого хочется убить!
— Слушай, свали на хрен, — отмахивается от меня как от мухи парень, — это мой дом, хочу и буду ходить раздетым, Золотарева! — отвечает он и, словно поняв, что меня раздражает его голый вид еще больше, чем уже есть, прекращает поиски одежды. — Команды в офисе папаши раздавать будешь! — кидает в меня эту проклятую подушку и выпрямляется в полный рост, уперевшись руками в бока. Новая интерпретация статуи Микеланджело Давида. Тьфу, Тимура!
И как вообще я могла назвать это… чучело красавчиком? Оно идеально только снаружи, внутри же — ад по нему плачет!
— Я-то свалю, только прежде ты возместишь мне испорченные вещи, — рычу я, проходя мимо и заглядывая в шкаф. Моментально «попав» куда надо, хватаю с вешалки первый попавшийся черный пиджак.
— Эй, это моя вещь. Вернешь!
— Ага, разбежалась. Хрена с два, придурок. Этот пиджак попадет следом за моим платьем в мусорку, так что не раскатывай губу, — отвечаю и, накинув его на плечи, чуть поддернув длинные рукава до локтей, направляюсь обратно в прихожую, где и нахожу свою сумочку.
Телефон на месте, уже хорошо.
Набираю номер службы такси и одновременно надеваю свои полусапожки. Где оставила свое пальто, ума не приложу. Но до дома и так доеду, не замерзну.
— Адрес назови, где находимся? — кричу, — улица «первая из преисподней», дом «дьявола», говорит, нет на карте, прикинь!
— Очень умно, язва, — раздается его голос совсем рядом, буквально над ухом, что заставляет меня вздрогнуть и резко крутануться. Блин, что же он такой высокий-то? Даже на своих каблуках в десять сантиметров я ниже, чем этот гоблин.
— Адрес какой, говорю?
Тим называет адрес, я тут же дублирую его диспетчеру такси и, убедившись, что машина вот-вот подъедет, направляюсь к входной двери, с остервенением ее дергая.
— Открой ее, — рычу, понимая, что она не поддается.
— Я ее не запирал, — огрызается в ответ и, в два шага преодолев расстояние между нами, дергает ручку и открывает ее прямо перед моим носом. — Прошу! — звучит издевательски. — Надеюсь, что больше тебя не увижу, Золотарева! — летят в спину его слова, а я, обернувшись, показываю ему о многом говорящую комбинацию из пальцев. Предельно четко дав понять, каково мое мнение на ситуацию в целом.
Нежная натура парня задета, и дверь тут же с грохотом закрывается.
Урод.
Две недели спустя…
Осталось совсем чуть-чуть. Как сказал Федор Павлович, куратор моей дипломной работы, последний бой, он трудный самый, а дальше — свобода.
Ну да, как же, свобода…
Школа — одиннадцать лет, универ — четыре года, работа — всю твою долгую бренную жизнь. Особенно если учесть, что я уже работаю параллельно с учебой и подготовкой к защите, так аж тошно становится.
Правда, мне грех жаловаться. Свой путь дизайнера интерьера я выбрала сама, на мое счастье фирма отца занимается строительством, и для любимой дочурки у него нашлось вакантное местечко. Но не как вы все дружно подумали, что в двадцать два годика в начальники отдела. Куда там, среднестатистический, просиживающий штаны дизайнер, повышение мне светит, по обещанию отца, после удачной защиты диплома. И я стремлюсь, стараюсь, честно. К счастью, родившись в обеспеченной семье, я не разучилась ценить деньги и труд, который их приносит. Работать я умею, работать я люблю, но в такие солнечные деньки, какой выдался сегодня, просыпается желание сбежать. А нельзя.
На улице самый конец мая. Десять дней до лета, а в город уже пробирается удушливая летняя жара, и скоро легкую прохладу ветерка сменит знойное пекло.
Продефилировав по ступенькам к парковке, нажимаю на кнопку брелока, и моя девочка, сверкающая своей чистотой и идеальной белизной на солнце, приветственно мигнув фарами, разблокировала двери.
— Заждалась, красотка? — улыбаюсь, поглаживая ладошкой крышу.
Да, может со стороны это звучит странно, а выглядит и того хуже, но машину свою я люблю больше, чем что бы то ни было. Подарок отца на совершеннолетие, с которым с тех пор мы неразлучны. Прямо инь и янь.
Забираюсь в прохладный салон, боже — храни климат-контроль — и бросаю взгляд на наручные часы.
Полдень.
Работу никто не отменял, поэтому завожу белоснежку и срываюсь с места с приятным звуком пробуксовки. Шум асфальта, рев мотора — я прямо чувствую, как во мне планомерно год за годом умирает гонщик. Мою вольную душу, летящую со скоростью двести километров в час, вгоняют в рамки. Сжимают в тиски правил и ограничений, бесящих до зубного скрежета.
Вот и сейчас долго мы с моей девочкой «лететь» не смогли. Город стоит. Пятница. Торопыги
