— Мы отдали наши волосы ведьме, чтобы она помогла нам избавить тебя от смерти…»
— Совсем свихнулась! — Дима кричал и чуть ли не топал ногами. — Ты погляди на себя! Ведьма! Вылитая! Была девушка — стал Фантомас какой-то! Хоть бы стрижку человеческую сделала, а то обкорналась под горшок, как деревенщина!
В ответ Екатерина безмолвно положила перед ним на стол внушительную пачку купюр. Дмитрий запнулся на полуслове, присмирел и отвел глаза.
Трудно ему было укротить свою гордость и принять девичью жертву, но и не принять ее он не мог. Он поставил перед собой великую цель, а она, как известно, оправдывает средства. И денежные средства в том числе.
Москва — город дорогой, в нем на три копейки не проживешь. «Дорогая моя столица…»
Глава 10
ТЕЛЕГА ВПЕРЕДИ ЛОШАДИ
Долгие проводы — лишние слезы. Уехали из Рыбинска, можно сказать, «по-английски», не делая из своего отъезда события и ни с кем особенно не прощаясь. Договорились отправиться налегке, вещи взять только самые необходимые, в число которых, конечно, входила Димина гитара. Ну, и как довесок к ней — Катина скрипочка.
Однако женщина есть женщина. Как бы скромны ни были ее запросы, она, наверное, не в состоянии уехать из дома без лишнего багажа. Это для нее так же естественно, как, к примеру, бояться мышей.
Катя не смогла расстаться со своей нутриевой шубкой, которая заняла целую отдельную сумку.
— Куда? Лето же! — простонал Дима.
— Пригодится, — ответила она решительно. — У меня интуиция, сам же говорил!
— Ладно, чем бы дитя ни тешилось…
В дороге ничего особенного не произошло, если не считать досадного инцидента с шоколадным пломбиром, который Катя, рискуя отстать от поезда, успела купить на маленькой станции, а потом уронила на грязный пол в вагонном проходе. Хорошо, что какой то незнакомый пассажир из купейного вагона любезно помог все убрать…
Зато в Москве начались неожиданности, причем далеко не из приятных.
Оказалось, что прослушивания в «Щуке», «ГИТИСе» и «Щепке» уже закончились. Оставался ВГИК, где предварительный творческий конкурс продлили на несколько дней.
Что ж, огорчаться не стоило: кино так кино. Тем более что в этом году мастерскую набирал не кто-нибудь, а сам заведующий кафедрой актерского мастерства. А заведующим был профессор Алексей Баталов!
Дима к баталовскому таланту был в общем-то равнодушен, считая его манерным, слегка старомодным. Зато Катюша… о, сколько слез она, втайне от всех, пролила над старым черно-белым фильмом «Летят журавли»! А «Москва слезам не верит», где Алексей Владимирович сыграл безупречного рыцаря Гошу? И еще она с детства помнила романтического Тибула из «Трех толстяков», ведь сказки вообще были ее слабостью…
Словом, Катя считала: Димочке невероятно повезло, что учиться он будет именно здесь, а не в каких-то шипящих вузах на букву «Щ». А в том, что учиться он будет непременно, она ничуть не сомневалась.
Во вгиковских коридорах двое волжан, однако, совсем потерялись в толпе. Наплыв желающих показать себя был огромен. Гораздо больше тут томилось девушек, но и парней хватало, причем многие из них не уступали Дмитрию по стати и эффектной внешности.
Впрочем, и артистические навыки у них кое-какие были. Некоторые из абитуриентов так и рвались их продемонстрировать, как будто хотели напугать соперников.
Один мальчик с маниакальным упорством влезал на подоконник и делал оттуда двойное сальто, словно заявлял таким образом: я буду в приключенческих фильмах сниматься, в самых рискованных сценах без дублера!
Другой, заставляя и без того взвинченных претендентов нервно вздрагивать, то и дело извлекал резкие звуки из короткой, с широким раструбом, дудки-жалейки. Так продолжалось до тех пор, пока из экзаменационной аудитории не выглянула невысокая женщина с черными восточными глазами и не произнесла строго:
— Педагоги ведь тоже люди. Пожалейте нас, пожалуйста.
Лишь тогда жалейка, жалея людей, смолкла.
Дмитрий Поляков был, однако, парень не промах, и у него имелось в запасе кое-что, чтобы выделиться из толпы и удивить комиссию. Когда выкрикнули его фамилию, он, зайдя в аудиторию и чинно поздоровавшись, заявил:
— Я с ассистенткой. Разрешите?
Утомленный Баталов, повидавший на своем педагогическом веку много всякой всячины, меланхолично поинтересовался:
— Вы выступаете в оригинальном жанре, сударь? Режете женщин на куски? Тогда, может, вам лучше в цирковое училище?
— Я никого не режу, — ответил Дмитрий дрогнувшим голосом. Он никак не рассчитывал на скептическое к себе отношение. — Но надеюсь, мое выступление все-таки будет оригинальным…
— Поволжье, — безошибочно определила женщина с восточными глазами. — Примерно район Ярославля. С техникой речи возможны проблемы.
— Ну как, Фатима Николаевна, впустим ассистентку? — утомленно улыбнулся профессор Баталов, и в его взгляде читалась просьба: пусть делают что хотят, а? Нет сил пререкаться…
И вошла Катя со скрипкой, скромно села в уголке. Когда Дима начал монолог Сальери, она потихонечку, чтобы не заглушить, заиграла пассаж из «Реквиема» Моцарта. Партитуры они в Рыбинске не нашли, и она сняла канву произведения со старой пластинки, на слух.
Играя, она наблюдала за экзаменаторами: они явно встрепенулись, и глаза у них заблестели. Утомление разом покинуло их, точно по чашке крепкого кофе выпили. Они переглядывались удивленно и радостно.
«Так держать, мой Демон!» — подумала Катя и заиграла еще более вдохновенно.
— Что пользы, если Моцарт будет жив и новой высоты еще достигнет? — Тут Катин смычок взволнованно задрожал, и музыка взвилась в высоту, точно повторяя вопрос. — Подымет ли он тем искусство? Нет, оно падет опять, как он исчезнет: наследника нам не оставит он…
И «Офферторий», та часть реквиема, что означает «жертвенник, жертвоприношение», оборвался на жалобной, безнадежной ноте.
Дима был сосредоточен на тексте, Катя же не упускала ни единого нюанса в поведении экзаменаторов. Кажется, даже слух у нее обострился, потому что она явственно услышала шепот Фатимы Николаевны — а может, это случилось потому, что у преподавателя техники речи была безупречная дикция:
— Как чувствует драматургию!
— Да, прелюбопытный феномен, — кивнул Баталов, и его слова Катя тоже прекрасно различала. — А лицо-то, лицо как играет!
— Да уж. Прямо по Станиславскому, хотя наверняка не знает его. Самородок!
— Может стать украшением мастерской. И станет!
— Это не по правилам, — почему-то возразила Фатима Николаевна.
