— В статье говорилось, что это испугает мужчину, он уйдет и больше никогда не позвонит.
Она посмотрела ему в лицо и спросила:
— Ты боишься?
Томас покачал головой.
— Только того, что ты уйдешь.
— Хороший ответ, — сказала она, поднося его ко рту. Брина слизала капельки, выступившие из расщелины на его припухшей головке. Хриплый стон вырвался из его горла, когда она открыла рот и втянула его внутрь. Ее язык облизывал и терзал его, пока он не оттолкнул ее. Его дыхание было тяжелым и прерывистым, темно-синие глаза сузились от желания, Томас сорвал с себя джинсы и стащил с Брины ее одежду. Они оба были обнажены, ее твердые соски уперлись в его грудь. Их ноги переплелись, губы приникли к губам, разгоряченные тела охватила страсть. Он опустил руку и скользнул между ее ног, трогая и лаская пальцами ее скользкую плоть. Брина глухо застонала.
— А что в статье говорилось о женщинах? — спросил Томас, отрываясь от ее губ. — Женщины пугаются?
Она не сразу поняла, о чем он спрашивает. Брина не хотела дойти до кульминации таким способом. Она хотела, чтобы он глубоко вошел в нее. Оргазм был уже так близок, что она сдавила бедрами его услаждающую руку, останавливая его.
— Там не говорилось.
Брина облизала влажные губы, чувствуя, что они припухли. Слегка захмелевшим от страсти голосом она обратилась к нему:
— Займись со мной любовью.
Она потянулась к упаковке презервативов за ее головой, а затем толкнула Томаса на спину. Он наблюдал, как она вытащила тонкий презерватив и раскатила вниз по твердому толстому члену, дойдя до темных завитков у основания. Затем Брина откинулась на спину, глядя на него, Томас навис над ней, стоя коленями между ее бедер, и прикасаясь головкой члена к внутренней стороне бедра.
— Может грубо выйти, — предостерег он, вдвигаясь внутрь.
Брина не удержалась от довольного вздоха, когда он скользнул глубже в нее.
Перенеся вес на локти, Томас обхватил руками ее лицо. Вглядываясь в глаза Брины, он двигался в ее теле, вталкиваясь и касаясь ее именно там, где было приятнее всего, выходя из нее и возвращаясь, доводя до безумия ее потребность в нем. Медленно покидая ее, и затем глубоко вонзаясь. И с каждым его выпадом, движением и толчком близился оргазм.
Брина провела руками по его спине, дотянувшись до крепких ягодиц.
— Быстрее, — прошептала она ему в губы. Она поддавалась ему навстречу, когда он двигал бедрами сильнее, быстрее, глубже. От жара и страсти ее кожа покраснела, нервные окончания спутались в возбужденные, витые узелки. Она тоже обхватила руками его лицо, заглядывая в глаза.
— Томас, — застонала она, когда он вбивал себя в нее, сильнее, быстрее, глубже. — Я люблю тебя.
Она ахнула от нарастающего наслаждения, когда оргазм настиг ее. Он пронизывал ее снова и снова, тело пульсировало, а Томас раз за разом вонзался в нее, все глубже вжимая в кровать. Затем пальцы, обхватывающие ее лицо, сжались, и в оргазме из его груди вырвался низкий примитивный стон, который, казалось, будет длиться вечно.
— Брина, — резко выдохнул он, когда его бедра неподвижно затихли.
Он пристально смотрел в ее глаза и тяжело дышал, затем последний раз глубоко толкнулся в нее и остался там.
— Все хорошо? — спросил он.
Ей было более чем хорошо, и она улыбнулась.
— Я большой.
— Да, ты такой.
Томас поцеловал ее брови и носик.
— Ничего не болит?
Откинув назад голову, она заметила рядом изголовье кровати.
— Насколько я знаю, нет.
— Я могу проверить через минуту, — сказал он, покидая ее. — Сейчас вернусь.
Оставив ее, он зашел в ванную. Брина перекатилась на живот, и прижалась щекой к прохладному камчатному покрывалу. Она сказала, что любит его, а он ничего не ответил.
— Эй, — позвал он из другой комнаты. — Если ты голодна, мы можем устроить набег на бар. Он забит довольно неплохой едой.
И они налетели на бар, ели крекеры, сыр, открыли консервы с копченым окороком. А на десерт были трюфеля и макадамия{47} в шоколаде. Они занимались любовью на полу у бара, и в джакузи, в горячей бурлящей вокруг их обнаженных тел воде.
Томас ни разу не произнес слово любовь в плане любви к ней, но прикасался так, словно любил. Он бережно вытирал ее кожу толстым полотенцем и расчесывал спутанные влажные волосы.
Нет, когда он употребил это слово, то сказал примерно так: «Я всегда любил твои волосы, вечно мог бы это делать». И «Хотел бы я, чтобы ты увидела мою квартиру. Аспен прекрасен».
Где-то около четырех утра он проводил Брину в ее комнату.
— Уверена, что не хочешь вернуться в мою постель? — спросил Томас, вставляя ключ-карту в замок. — Я хотел бы уснуть с тобой, — открыв дверь, он зевнул. — Просто спать, я обещаю.
И проснуться в его кровати взлохмаченной и с неприятным запахом изо рта? Ни за что.
— Позвони мне, как проснешься, — сказала она, вскинув руки к его груди и поднимаясь на цыпочки. С глухо бьющимся сердцем, Брина обвила его шею и поцеловала, желая спокойной ночи. Она никогда не чувствовала себя так, как в этот момент. Взволнованная, радостная и совершенно счастливая. Может потому, что она никогда не любила мужчину так, как любила Томаса Мэка.
Когда Брина проснулась поздно утром, подсветка на телефоне вспыхивала. Было 11:30 и звонил явно не Томас. Он наверно еще спал.
Подняв трубку, она выбрала оставленное ей сообщение, а затем опустила голову на подушку и стала слушать.
— Брина, это Томас. Я должен немедленно уехать, что-то случилось. Сейчас полседьмого, не хочу тебя будить, но... Слушай, я еду прямо в Денвер, чтобы успеть на самолет в Палм-Спрингс. Не знаю, когда... — Он вздохнул. — Поговорим, как только у меня появится возможность.
Брина прослушала сообщение еще три раза, а затем положила трубку. Он уехал. Просто уехал. Оставил ее, даже не постучав в дверь и не поговорив с ней. Уехал, даже не сказав, когда она сможет снова его увидеть. Уехал, не сказав, что любит ее, и не поцеловав на прощанье.
Откинув с лица волоса, Брина сунула ноги в джинсы. Она позвонила в регистратуру и спросила, не оставил ли Томас ей сообщение.
Он не оставил.
Одетая в старый свитер и джинсы, она схватила ключ-карту и пошла по коридору. Дверь номера Томаса была открыта, и внутри уже стояла тележка обслуживающего персонала. Брина вошла в комнату и огляделась. Мебель была заново отполирована, ковер пропылесосен, а запасы бара пополнены. Она подошла к двери в спальню и остановилась. Две горничные застилали кровать новыми простынями.
Все следы Томаса исчезли. Его одежда, простыни, на которых он спал, полотенца, которыми вытирал ее.
