А мама всё не выпускала ее из своих объятий — стоять было страшно неудобно, через полминуты затекла и заколола миниатюрными иголочками шея. Повезло еще, что они примерно одного роста.
— Ох, Янка! И чего б нам не жить в мире?..
— Я только «за».
— Ну занимайся, — мама решительно отстранила ее от себя, — в понедельник у тебя английский.
И неторопливой императорской походкой выплыла из комнаты — вероятно, посчитала родительский долг выполненным.
Янка поморщилась, точно кислого уксусу ей предложили: ну надо же, все–таки умудрилась испортить выходной! Опять взялась за книгу, но занудная мысль уже прочно засела в голове и ломала весь кайф. Для очистки совести наскоро полистала учебник — Санта Мария Клеопатра, да здесь несколько страниц! Стоит ли говорить, что настроение испортилось окончательно и бесповоротно… Яна быстро, по привычке не глядя, набрала знакомый номер:
— Галька, привет! Ты английский учить будешь? Там так много…
— Я шпору пишу. Меня Оксана по–любому не вызовет, — подругин голос звучал приглушенно, вроде из далекого космоса: Земля — Земля, прием!.. Яна представила, как Галька выводит (на этот раз на ладони) микроскопические буковки, высунув от усердия кончик языка и прижав трубку плечом к уху. И развеселилась:
— Ты сейчас пишешь?
— Ага…
Картинка перед глазами казалась на удивление яркой и живой, похожей на мультяшную. Может, так оно и есть?.. Ясновидение открывается всё шире и шире, ха!
— Ты что вечером делаешь? — без всякой надежды спросила Яна.
— У меня свидание.
Ну конечно, жизнь кипит у всех, кроме нее!..
Янка сегодня надела свой любимый сарафан, перешитый из ее, Марининого, старого платья — только обрезала по фасону «короче некуда» и прицепила бретельки. Володька вряд ли обратил внимание, а ведь именно в этом платье Марина была, когда они познакомились на выпускном вечере в педучилище. (Теперь подобные мероприятия называют дискотеками, а тогда еще звали по старинке, просто и понятно — танцы…) Вот и сейчас прямо сердце екнуло от этих крепдешиновых цветочков, словно себя–девчонку увидела!
Она в тот вечер была особенно хороша. Она еще до сих пор очень даже ничего, но тогда чувствовала себя «на гребне» и знала, на уровне дремучих женских инстинктов ощущала: что–то должно произойти. Яркое голубое в цветах платье издали выделялось в толпе, немудрено, что он ее заметил — бравый моряк при полном параде, косая сажень в плечах, красивый и слегка нахальный. (Таким сразу показался, доверяй после этого первому впечатлению!) Лишь намного позже признался, что минут десять собирался с духом, чтобы подойти — слишком уж она выглядела неприступной…
Хотя то, что волновался морячок–то — это было видно и без микроскопа. И пошутил до крайности неудачно, провожая ее до студенческого общежития: «Марина — в переводе с греческого «морская». Какой из этого вывод? Нам с Вами по пути…»
Да только по пути ли?.. Эх, Володька, Володька! Вот говорят, с милым рай и в шалаше, а у них вышло с точностью до наоборот. Пока ютились в тесной малосемейке, с двумя малыми детьми в одной комнате, всё шло как по маслу — тишь да гладь, да пониманье… Зато как переселились в квартиру, по тогдашним меркам настоящие хоромы, там уж завертелось по другой поговорке: нашла коса на камень! Характер–то у обоих еще тот, никто первым и в жизни не уступит (а тем более Володька, твердолобый экземпляр). Каждый день нервотрепка: хоть раз бы в жизни смолчал, так нет!.. И после этого хватает совести обвинять, что она, видите ли, скандальная!
Но хватит об этом, главное сейчас — дети. Ярослав уже взрослый, такой парень вымахал, что только диву даешься… Да и Янка почти выросла, каждый день свой норов показывает, взяла моду! Со Славой–то понятно, в отца пошел, а вот с дочкой так сразу и не разберешь: иногда кажется, на нее похожа, а бывает, повернет изысканно–аристократически голову — ну вылитый Володька! Характером точно в Вишневских, а жаль… Как только приезжает отец, она, Марина, перестает для дочери существовать. С самого детства Янка смотрела на него с немым обожанием: что бы ни случилось, всё папа да папа, а мама — как бесплатное приложение! Мол, на безрыбье и рак рыба. Иногда очень обидно бывает, хоть на стенку лезь — для того ли растила, во всем себе отказывала? Думала, девочка всегда будет ближе к матери, а оно вон как обернулось…
Ну да ладно, что сейчас вспоминать, себе душу изводить! Вот уйдет Владимир в рейс — потихоньку всё наладится.
Чего–чего, а такой роскошной золотой косы у Марины в Янкином возрасте не было, да и вообще никогда не было, не хватало терпения отращивать волосы. В этом Яна однозначно мать переплюнула, не зря же на море этим летом ее прозвали «Варвара–краса, длинная коса». Что и говорить, Марина, как скромная родительница, была вне себя от гордости: так пощекотали самолюбие! Одна беда, заплетает свою красу дочка в основном дома и явно из практических соображений, а на улицу вечно норовит шевелюру–то распустить и взбить полохматее. Наверно, чтобы было посовременней — чем страшней, тем модней! Неужели косы стесняется? Хоть бы не вздумала обрезАть, а то с нее станется…
Яна обмакнула кисточку в ярко–желтый и провела по расправленной на полу черной футболке, вышло слегка овальное солнце. Сейчас приделаем лучики, такая славная арт–терапия получается… Потерла натруженные ползаньем по ковру колени и краем глаза заглянула в учебник — как ни крути, а придется совмещать приятное с полезным:
— I raisе my voice against powerfull monopolies, against their distructive force! What have they done to the Earth? They've turned our land into a desert of concrete and stone… («Я поднимаю свой голос протеста против могущественных монополий, против их разрушительной силы! Что они сделали с Землей? Они превратили нашу планету в пустыню из камня и бетона…»)
«Ну да, попробуй такое запомнить!» — Янкины мысли бродили, как по лабиринту, по множеству извилистых ходов, и ни в одном из них английским даже близко не пахло. Она с бульканьем поколотила кисточкой в дежурной банке с водой, Гаврюха хищно прищурил зеленые в крапинку глаза и медленно пополз по–пластунски, не отрывая взгляда от вожделенной добычи. Яна строго ему пригрозила:
— Гаврила! И не думай! — и по инерции добавила: — Don't even think.
Английский Гаврюха всегда понимал с полуслова — что да, то да… Или просто сердитые нотки в ее голосе расслышал, потому как моментально перевернулся на спину и замахал в воздухе всеми четырьмя лапами в аккуратных белых носочках — лежачего не бьют. Вот хитрюга!
— Какой же ты кот? Ты у меня собака! — Янка почесала Гавриле живот в самом любимом месте, под грудкой, тот изогнулся невообразимой дугой и всеми силами показывал, как ему приятно: — В прошлой жизни ты был собакой, а?
