Иоланда закуталась в банный халат. Она чувствовала себя неловко от светского разговора. Ей был неведом дешевый набор слов флирта. Доктор Вернер интересовался женщинами, только исходя из своих желаний и свободного времени. Для него мало значили эти быстро начатые, ловко проведенные и тотчас забытые отношения. Он смотрел, как живут женщины, наблюдал за ними, как чревоугодник и солдат африканского штрафного батальона. Он считал, что они наделены богатым воображением, способны лгать, притворяться, когда им надо заполучить мужчину. Со времени учебы в университете он остерегался козней брака. Он научился все делать сам: готовить, гладить, убирать… Даже пришивать пуговицы. «Им меня никогда не заполучить даже под предлогом заботы обо мне. Никогда». Своих сожительниц он выбирал среди интеллектуалок. Они были также красивы. Он восхищался их изворотливостью, их способностью приноравливаться к любой ситуации, когда им нужно было удержать мужчину.
Иоланда и Жак Вернер виделись за столом. Иногда она разговаривала вполголоса с дочерью. Ей хотелось создать иллюзию, что они живут в согласии. Но Лоранс не участвовала в этой игре. С вызывающим видом она обращалась с матерью как со своей подчиненной.
«Эта девица будет хорошей потаскухой», – подумал доктор Вернер. На четвертый день он окликнул Иоланду на пляже.
– Ученая женщина, всегда с книгой… Пойдемте лучше поплаваем.
Она воспользовалась комплиментом, чтобы не признаться, что не умеет плавать.
– Ученая? Нет. Правда, нет.
– Пошли купаться.
Он мог бы дотронуться до нее в воде, обнять за талию, прикоснуться к ней.
– Не сейчас.
Он не настаивал.
– Что слышно о вашем муже?
– Он нам звонит каждый день.
Она врала.
– Он никогда не берет отпуск?
– Берет. Но в этом году у нас чрезвычайные обстоятельства.
Она замолчала. Вернер наклонился к ней. Иоланда заметила на шее швейцарца очень тонкую цепочку с медальоном. Вернер окинул взглядом этот изящный стан, эти стройные ноги, эти утонченные ступни с ногтями, покрытыми лаком цвета рубина. Сколько горького изящества. Провоцирующей сдержанности. Скрытых призывов. «Этот тип женщин, вероятно, расцветает в наслаждении и потрясает. Как ее заполучить?»
Затем мимо них прошла молодая женщина с выразительными бедрами. Заметив интерес в глазах доктора Вернера, она замешкалась. Сделала вид, что потеряла одну из своих сандалий. Они обменялись взглядами. Вернер поднялся и бросился вдогонку за женщиной, которая задержалась недалеко от них, обозревая пейзаж. Вторая половина дня была приятной.
На следующий день Иоланда зацепила доктора.
– Здравствуйте! Вчера вы исчезли…
– Здравствуйте, – ответил он. – Да. Это точно…
Я исчез.
Он улыбался как чревоугодник.
– Женщины прекрасны в этой стране. Не все читают толстые книги, как вы. Сколько усилий! – сказал он.
– Простите?
– Вы прилагаете столько усилий, чтобы держаться на расстоянии. Сколько труда…
Она воскликнула:
– Вы меня пугаете. Я никогда не знаю, говорите вы серьезно или шутите… Я не принадлежу к светскому кругу. У меня нет образования. Мой отец был коммерсантом, мать работала с ним. Затем была война. Я вышла замуж очень молодой и родила дочь.
– Это все? – спросил он.
Лоранс сидела на спине молодого верзилы, на запястье которого широкая цепочка выглядела как наручник.
Иоланда ответила:
– Почти. – И добавила: – Я так счастлива. Моя дочь проводит весело время. Это нормально для ее возраста. Сегодня она раскрыла красный зонт, который купила в лавке гостиницы. Ее лицо было залито розовым светом.
– Дети, – сказал Вернер, – не имеют значения. Я не приверженец многодетной семьи. Это лотерея. Кому достанется счастливый номер… Дети уходят… Только супруги берутся в расчет, когда хочется действительно пришвартоваться.
– Пришвартоваться?
– Бросить якорь.
– Вы убеждены, что брак – полезное дело, – сказала Иоланда.
– Лучше позже…
Прошло еще два дня, Вернер должен был вернуться в Берн.
– А если вам остаться ненадолго? Еще на какое-то время… – спросила Иоланда, удивляясь своей смелости.
– Мне бы очень хотелось, но я должен приступить к работе. У нас не столь продолжительные каникулы, как у французов.
Он решился на последнюю попытку:
– Приходите в бар сегодня вечером. Это будет наш прощальный вечер. К девяти часам. Согласны? Затем я отведу вас в кабаре.
– В кабаре?
– Потанцуем.
– Но я умею танцевать только медленные танцы.
– Мы будем танцевать медленные танцы.
– Да…
Она только что согласилась на первое свидание. Ощутила приятное волнение.
– Я поддаюсь искушению.
Ей нравилось это слово. Она им упивалась. В ее жизни это был интересный момент, эскиз падения в приятный мрак.
– Доктор Вернер?
– Да…
Он был в восторге оттого, что она перехватила инициативу в разговоре.
– Что это, ваш медальон?
– Святой Христофор, – сказал он. – Я езжу на машине как сумасшедший, моя мать пытается оберегать меня.
Для нее было странно, что швейцарец водит машину как сумасшедший.
– Я полагала, что в вашей стране…
Ему не хотелось раздражаться на глупость. Он оборвал.
– В моей стране все делается быстро. Во всех областях.
Она представила себя рядом с Вернером в открытой машине с обветренным лицом. «Быстрее, быстрее», – повторяла она. Она вздохнула.
– Я рада провести вечер с вами. Так у него появилась надежда.
– В вас есть что-то восхитительное от мадам Бовари. Без трагического конца… Только не паникуйте…
Осмелев первый раз в жизни, она попала впросак.
– Помню. Видела «Мадам Бовари» по телевидению. Это была женщина, которая покупала много тканей в кредит, у нее был славный муж Аптекарь… Вы считаете, что я похожа на эту женщину? Почему?
Столь наивное невежество вызвало у Вернера раздражение. Затем он расслабился. Было невозможно сердиться до такой степени из-за пустяка. Какое это имеет значение, есть у нее образование или нет. Он ее хотел.
Иоланда волновалась. Она пыталась понять, что она могла сказать невпопад. К счастью, он улыбнулся.
– Поедем со мной в Берн, – выпалил он. – Бросьте вашего мужа, как он вас бросает. Мы могли бы жить вместе и хорошо развлекаться.
Это было настолько нагло, что она приняла все за шутку.
– Насмешник, – сказала она. – Какой вздор. Жить с вами, – повторила она.
– Но без вашей дочери. Я ее не приму.
Она затаилась, ей не нравилось, когда критиковали ее чадо.
– Моя дочь – очень хороший человечек.
– Неужели? – спросил он. – Тем лучше для вас.
Он поднялся:
