Неужели прошла всего неделя с того дня, когда они занимались любовью? Эта неделя показалась ему вечностью.
— Я тоже очень соскучилась, — выдохнула она, и ее горячее тело прижалось к нему. — Но ты женишься на ком-то другом…
— А для тебя это просто деловое соглашение…
Их поцелуй с каждой секундой становился все более чувственным и глубоким.
— Коул, — простонала Сидни. — Что ты со мной делаешь?
— Что ты делаешь со мной? — пробормотал он в ответ.
Она обхватила его шею руками.
— Коул, пожалуйста… — выдохнула она.
— Проси все что угодно, — отозвался он.
— Нам пора идти.
— Что?
Она отодвинулась.
— Нам нужно ехать в Майами.
Коул решил, что он ослышался.
— Что?
— Я кое-что узнала… И позвонила Гвен… Нам нужно лететь в Майами.
Он внимательно взглянул на нее.
— Сейчас?
— Сейчас. Здесь Брэдли. Мы не можем терять время.
От одного лишь упоминания имени Брэдли у Кроула кровь забурлила в венах.
— Ты так называешь наши объятия? Пустая трата времени?
Сидни отступила на шаг назад и уперла руки в бока.
— Послушай меня внимательно, Коул Натаниэль…
Он замер.
— Я хочу тебя так, как никогда еще до этого никого не хотела. И будь у меня выбор…
— Ты хочешь меня?
— Да.
— Но мы уезжаем?
— Да!
— Как интересно! Ты, значит, хочешь меня? — Жизнь тотчас показалась Коулу не такой уж мрачной. До Майами всего четыре часа. Они прилетят туда еще до рассвета. Им будет чем заняться до открытия антикварных магазинов…
Она покачала головой.
— Да, я хочу тебя. Мне нужно это как-то продемонстрировать?
— И ты все еще будешь хотеть меня в Майами?
— Нет, если ты сейчас же не заткнешься. Коул усмехнулся.
— Умолкаю.
— Вот и замечательно. Собирай вещи!
— Вызвать такси?
— Нет. Брэдли может следить за отелем. Давай выберемся через задний ход и поймаем такси через пару кварталов.
— Это возбуждает, когда ты строишь из себя секретного агента, — он легонько сжал ее в объятиях.
Она с видимым нетерпением взглянула на него.
— Уровень желания заметно снижается. До Майами может не хватить.
— Замолкаю надолго.
— Умница!
Как только дверь отеля в Майами захлопнулась, Коул тотчас заключил Сидни в объятия, и страсть в считанные мгновения овладела ими.
Склонив лицо к груди Коула и вдыхая его запах, Сидни застонала от удовольствия.
— Ты сводишь меня с ума, — прошептал он, запуская руку ей в волосы.
В ответ она принялась молча расстегивать пуговицы его рубашки.
Они потеряли шесть дней, хотя могли бы прожить их как в раю.
Коул поднял Сидни на руки и отнес в спальню.
Там он бережно положил ее на огромную кровать, лег рядом и, убрав волосы с ее лица, тихо и восторженно произнес:
— Ты прекрасна.
До чего же приятно чувствовать себя красивой и желанной!
Утреннее солнце озарило величественную картину океанского побережья. А в номере отеля Коул кормил Сидни клубникой со сливками. Несмотря на ранний час, бутылка шампанского была уже наполовину пуста.
После очередной ложки Коул наклонился и, поцеловав Сидни в ее клубничные губы, спросил:
— Ну что, наелась, принцесса?
— Принцесса? — чуть отклонившись, спросила она.
— Не нравится? Тогда буду звать тебя горячей штучкой.
Сидни с наигранным удивлением приподняла брови, а потом рассмеялась:
— Не слишком почтительно. «Принцесса» мне нравится больше!
— А если я буду звать тебя красивой, умной, веселой и божественной леди?
— Длинновато, но в целом неплохо.
Коул забрал у нее бокал с шампанским.
— Иди сюда. — Он потянул Сидни на кровать.
Они легли, и она положила голову ему на плечо.
Коул принялся нежно ласкать Сидни, с наслаждением вдыхая запах ее волос.
— Тебе, похоже, известно о некоторых сторонах жизни моей семьи чуть ли не больше, чем мне самому. Откуда ты почерпнула столько информации?
— Я настырная. И задаю много вопросов.
— А можно ли мне задать тебе один вопрос?
— Валяй.
— Ты говорила про приемных родителей.
Она кивнула.
— Мои настоящие родители погибли при пожаре, когда мне было пять лет.
Коул обнял ее крепче.
— А как ты оказалась у своих приемных родителей?
— А они были друзьями нашей семьи. Мама Эмма и папа Холл воспитали меня. Но они были в возрасте. И их тоже вскоре не стало.
— Какой удар был для тебя! — сочувственно сказал Коул.
— Ужасный! Я их очень любила. А настоящих родителей я почти не помню. У меня остались от них только самые расплывчатые воспоминания. Например, я помню, как мама накануне своей гибели обняла меня и поцеловала. А вот лица не помню.
— А фотографии?
— Все сгорело. У соседей сохранилось несколько снимков отца, а мама, видимо, не любила фотографироваться и осталась за кадром.
Сердце Коула сжалось. Это ужасно — не знать, как выглядела твоя мать. Он-то осиротел в двадцать, а Сидни было всего лишь пять.
— Ты хоть что-нибудь помнишь?
Мамин медальон. — Сидни чувствовала себя удивительно спокойной рядом с Коулом, будто не сомневалась в том, что ему по силам разрешить все ее проблемы. — Серебряный такой, на крышке была выбита роза, а что было внутри, не знаю. Когда мама склонялась надо мной, он выскакивал из ее одежды. А я пыталась дотянуться до него.
— А где сейчас этот медальон?
— Наверное, тоже сгорел.
— О, Сидни!
— Все нормально.
Коул поправил ей волосы и нежно поцеловал в лоб.
— Думаю, это многое объясняет.
Она подняла голову и пристально посмотрела на него.
— Объясняет что?
— Твою профессию. Твое пристрастие к антикварным вещам.
— Глупость какая-то! Медальона уже не существует более двадцати лет.
Он дотронулся до ее лба рукой:
— А здесь он есть. — И, положив руку ей на грудь, добавил: — И здесь тоже.
— А ты у нас знаток в психологии?
— Нет, скорее в компьютерах.
— Тогда ты не должен анализировать меня.
— Возможно, и так». — Ему не хотелось спорить. — Но мне кажется, я прав.
Сидни зевнула.
— Нам нужно хоть немного поспать, — сказал Коул.
— Но уже утро.
— Не совсем. Солнце только встало. И мы можем часика два-три еще поваляться.
Сидни закрыла глаза и дождалась, когда Коул заснет. Она внимательно разглядывала его лицо.
такое загорелое на фоне белоснежной подушки; ей безумно хотелось погладить его, поцеловать. Но она позволила себе лишь осторожно провести пальцем по подбородку. А что, если разбудить его и рассказать ему всю правду? — вдруг подумалось ей. Наверняка они могли бы решить сообща все их проблемы.
