— Блэр!
При звуке голоса Даны Блэр замерла на месте. Она нехотя обернулась и увидела быстро направлявшуюся к ней мать, одетую в короткое красное платье из льна и бежевые босоножки на каблуках. На ней были темные очки в черепаховой оправе, в руках красная сумочка, похоже, от Гермеса. Волосы ее были повязаны красным хлопчатобумажным шарфом с цветным орнаментом в стиле Джеки Онассис. Блэр помрачнела. Ей не хотелось сегодня вступать в пререкания с Даной, да и не только сегодня. Ситуацию усугубляло то, что Дана выглядела как кинозвезда или дама из высшего общества. Прохожие оборачивались ей вслед.
— Привет, Блэр, — сказала Дана, сопровождая приветствие улыбкой и преграждая Блэр дорогу.
— Я как раз собиралась взять такси, — солгала Блэр, оглядывая Мейн-стрит. Она была готова смотреть на что угодно, только не на мать. Даже стоять рядом с ней было свыше ее сил — Блэр охватывала дрожь, и она начинала чувствовать себя вновь восьмилетней девочкой. Дана не поняла намека. Она сняла свои солнцезащитные очки.
— Ты поселилась в отеле? — спросила она, и в ее глазах Блэр прочла недоумение.
Блэр резко повернулась к ней:
— Если я это и сделала, то это никого не касается. Это мое дело.
Блэр почувствовала пульсацию крови в висках, предвещавшую начало мигрени. Дана все смотрела на нее:
— Весь город говорит о результатах вскрытия и анализов.
— Приятно это слышать. И есть ли какие-нибудь соображения насчет того, кто это сделал?
Блэр отметила свой резкий и язвительный тон.
— Ну, — начала Дана неуверенно, — мне кажется, все гадают, не дело ли это рук Джейка.
— Но это нелепость! — вспылила Блэр. — Джейк был диким и необузданным мальчишкой, но он давным-давно стал взрослым.
Однако, как только Блэр произнесла эти слова, она тотчас же осознала, что, по всей вероятности, он так и не повзрослел.
Блэр устыдилась этой мысли, она пыталась убедить себя, что это не так. Ведь Джейку уже стукнуло тридцать три. Но что-то внутри у нее вызывало сомнения и боль.
Дана изучала ее лицо, как показалось Блэр, с состраданием, а возможно, и с жалостью.
— Это правда, что Рик вышиб его из «Хьюитт энтерпрайзис» и разжаловал в простые десятники на своем ранчо? Ты ведь все еще неравнодушна к нему? Да?
Блэр посмотрела на нее, не собираясь отвечать, но против воли задала вопрос:
— Откуда ты это знаешь, Дана?
Дана поежилась. Очевидно, ей стало не по себе.
— Все это знают, Блэр. Хармони не изменился. Ты вывешиваешь сушиться свое нижнее белье, и весь город знает, что твой любимый цвет розовый.
Блэр уставилась на мать.
— Мне надо идти, — прервала она паузу. — Я опаздываю.
Но когда она повернулась, чтобы идти, Дана удержала ее за руку цепкими пальцами.
— Пожалуйста, подожди.
Блэр яростно обернулась:
— И ты просишь меня подождать! — Она просто не могла поверить своим ушам! — Я так просила тебя подождать, когда ты бросала меня и бабушку двадцать один год назад.
Слова посыпались как горох, будто сами по себе. Но Блэр была этому рада. Она с яростью смотрела на мать.
— Ты не думаешь, что иногда я раскаивалась, жалела, что предпочла уехать? — спросила Дана. — Ты и не представляешь, какой была моя жизнь.
— Я знаю только, что у меня нет матери. Моя мать умерла, когда мне было восемь, — сказала Блэр, чувствуя, что готова перегрызть ей глотку, и радуясь этому.
Дана оцепенела. Блэр рассчитывала, что после этих слов она повернется на своих высоких каблуках и удалится. Вместо этого Дана сказала:
— Ты такая правильная. Для тебя существует только черное и белое. Да, Блэр?
Конечно, это было не так. Но Блэр ответила:
— Это один из редких случаев, когда я различаю только два цвета.
— И ты никогда не простишь меня?
— Так ты поэтому здесь? Чтобы получить мое прощение, точнее, отпущение?
Тон Блэр был недоверчивым.
— Я здесь потому, что мне не безразлична судьба моей дочери и ее ребенка, — тихо ответила Дана с удивительным достоинством. — И я боюсь, что сейчас ты собираешься совершить такую же ошибку, как одиннадцать лет назад. Блэр, Джейк причинит тебе страдания.
— О, неужели?
Блэр совершенно утратила контроль над собой. Она раскраснелась от ярости.
— Тебе не кажется это странным? Двадцать один год я не получаю от тебя ничего, кроме твоих ублюдских открыток, а теперь моя судьба тебе не безразлична? Да как ты смеешь лезть в мою личную жизнь?
— Я много раз просила тебя встретиться со мной, когда бывала в Нью-Йорке. — Дана повысила голос. — Но ты не сочла нужным мне ответить. Ты могла бы по крайней мере позвонить и сказать «нет».
— Что? — удивилась Блэр.
Конечно, она ослышалась. Дана извлекла бумажную салфетку из своей сумочки ценой в две тысячи долларов и вытерла глаза.
Блэр схватила ее за запястье:
— Что ты сказала? Ты просила меня встретиться с тобой в Нью-Йорке?
— Да, я сказала именно это. После смерти моей матери я просила тебя встретиться со мной, много раз просила. — Глаза Даны наполнились слезами. И похоже, что слезы эти были настоящими. — Не было смысла пытаться увидеться с тобой, пока была жива Шарлотта.
Блэр молчала, на некоторое время лишившись дара речи.
— Я выбрасывала твои открытки, не читая, с тринадцати лет. Я даже не заглядывала в них, — медленно выговорила она наконец.
Дана продолжала смотреть на нее. Блэр пыталась взять себя в руки. Но теперь она могла думать только о том, что Шарлотта лишила Дану прав на дочь в тот самый день, когда та покинула Хармони, а восьмилетняя Блэр смотрела ей вслед.
— Но ты ведь не пыталась встретиться со мной, пока мне не исполнилось тринадцати лет. А до этого я читала все твои открытки.
— Твоя бабушка ясно дала мне понять, что мое появление нежелательно. Я звонила много раз. И она ни разу не позволила мне поговорить с тобой. Откровенно говоря, она даже угрожала мне, Блэр, и это моя собственная родная мать! — Дана покачала головой. — Но обычно она просто вешала трубку, как если бы я ошиблась номером, словно я была назойливой незнакомкой.
Блэр была потрясена. Она пыталась напомнить себе, что Дана ее бросила, и этому не могло быть оправдания, и это нельзя было простить. Потом она сказала себе, что Дана чего-то добивается от нее, возможно, прощения, а насчет телефонных звонков и открыток она ведь могла и солгать.
— О Блэр! Как ты не можешь понять! Да, я сбежала, оставила тебя. Я была молодой, неуправляемой, необузданной девчонкой, и голова моя была полна безумных мечтаний. Но дети вырастают. Жизнь многому учит их и порой преподносит престранные уроки. Неужели мы не можем забыть прошлое? — умоляюще спросила она.
