Он вскочил с постели и начал лихорадочно разыскивать свою одежду, одновременно пытаясь собраться с мыслями, выиграть время.
– Давно ты работаешь на моего дядю?
Он пропустил вопрос мимо ушей.
Даниэль наконец нащупал свои трусы и натянул их, с облегчением скрыв от нее свою наготу.
– Откуда ты родом?
– Это что, допрос?
Натали приняла покаянный вид.
– Не сердись на меня, Даниэль, – заворковала она, свернувшись клубочком на сбившихся простынях. – Ты же не можешь винить девушку за то, что она интересуется мужчинами, с которыми спит!
«С мужчинами!» – подумал он с отвращением.
– Я родился в местечке под названием Эмменбрюкке, – ответил Даниэль, натянув брюки и застегивая ширинку. – Ты о нем вряд ли слыхала, это маленький городок неподалеку от Люцерна. – Он закончил одеваться; пальцы у него все еще дрожали. «Что она знает о швейцарских диалектах?» – подумал он с тревогой. – Мне пора.
Он поднял ее платье, оставив белье на ковре, и бросил ей на кровать.
Она дразнящим жестом провела кончиками пальцев по груди, и ее соски выступили из ареол, розовые и налитые. Даниэль вновь ощутил невольное возбуждение и молча проклял себя за несдержанность.
– Одевайся, Натали. Я же сказал, мне надо идти.
– У тебя же выходной?
Казалось, ее забавляет его невежливость и его явное смущение.
– Я взял себе за правило заниматься каждый день.
– Для самосовершенствования?
– Вот именно.
– Ладно. – Она соскочила с кровати и гибким движением натянула платье. – Будь добр, застегни, cheri. – Натали наклонилась, подобрала с пола свой кружевной бюстгальтер и трусики и запихала их в сумочку. – Ну, я пошла, – попрощалась она. Ее взгляд задержался на оттопыренных брюках Даниэля, и она усмехнулась: – Желаю успеха в работе.
– Спасибо, – пробормотал он, заливаясь краской.
– А меня ты не хочешь поблагодарить за урок, Даниэль?
Он на мгновение закрыл глаза, мысленно приказывая ей испариться.
– Да. Спасибо тебе.
Натали пожала плечами.
– Не больно-то любезно. – Она открыла дверь и обернулась на него с порога. – Но ты не беспокойся, Даниэль, – добавила она. – Я не стану рассказывать дяде о том, что здесь произошло.
Тем самым она намекнула, что вполне смогла бы это сделать, если бы захотела.
В нем вспыхнула настоящая ненависть.
– Спасибо, – повторил он в третий раз.
– Вы отдаете себе отчет, дядя, что прячете у себя в ресторане эмигранта? У него есть разрешение на работу?
Брессон с отвращением взглянул на свою племянницу через стойку бара.
– У кого?
– Вы прекрасно знаете, у кого. У еврея.
– Если ты имеешь в виду Даниэля, то ему не требуется разрешение. Он родился в Швейцарии.
– Ах да, он мне говорил. В Эмменбрюкке, кажется? А документы в подтверждение этого у него имеются?
– А тебе-то что за дело? – Брессон холодно уставился на нее.
Натали пожала плечами.
– Вообще-то мне все равно, я ведь гражданка Франции, я беспокоюсь о вас, дядя. Я знаю, здесь законы строго соблюдаются, и у вас были бы серьезные неприятности, если бы с вашего ведома… – Натали прервала себя на полуслове и сладко улыбнулась. – Но ведь вы, дядюшка, законопослушный гражданин Швейцарии, верно? Так что у меня нет причин беспокоиться о вас.
– Ни малейших. – Брессон откупорил бутылку красного вина. – У тебя уже есть планы относительно возвращения в Париж?
– Вам так не терпится избавиться от меня, дядя? – усмехнулась Натали.
– Конечно, нет.
– Я рада, – сказала она, – потому что мне здесь очень нравится. – Натали подошла к двери и внезапно обернулась. – Кстати, столько лет вашему еврейчику, дядя? Вы мне об этом говорили? Что-то не припоминаю.
– Я ничего тебе не говорил, – буркнул Брессон и налил себе стакан вина.
Натали пришла в комнату Даниэля в час ночи, в среду. Она повернула ручку, но дверь была заперта. Тогда она легонько забарабанила ноготками по дверной панели. Ответа не было. Она постучала более решительно.
С другой стороны повернулся ключ, дверь приоткрылась.
– Зачем ты запираешь дверь, cheri? – Она нажала на ручку, но Даниэль крепко придерживал дверь.
– Потому что не хочу, чтобы кто-то заходил ко мне в комнату. – Он не улыбался и решительно не замечал ее белой атласной ночной сорочки. – Спокойной ночи, Натали.
– Даже меня? – томно промурлыкала Натали, ослепляя его своей улыбкой.
– Особенно тебя.
Ее улыбка окаменела.
– Будь осторожнее, когда говоришь со мной, Даниэль Зильберштейн. Не советую тебе дерзить.
Неожиданно она изо всех сил толкнула дверь и ворвалась в комнату.
На постели Даниэля, прижимая простыню к пылающим от смущения щекам, сидела Фелисите, хорошенькая юная горничная из ресторана.
Глаза Натали округлились, губы побелели от ярости, она стремительно повернулась к Даниэлю.
– Как ты посмел? – Она плюнула ему в лицо. – Ты грязная жидовская морда!
Даниэль лишился дара речи. Его унизили, оскорбили, а он ничего не мог поделать. У него в запасе оставался один-единственный ход, мелкий и ничтожный акт мести. Он мог продемонстрировать ей, что ее чары не имеют власти над ним.
Даниэль бросил сочувственный взгляд на Фелисите, потом снова повернулся к Натали. И заставил себя рассмеяться коротким сухим смешком.
– Ты хорошая учительница, Натали, я усвоил твой урок. Я даже научился сам подбирать себе компанию, а главное, понял, что мне не нравятся нацистские шлюхи!
Ее рука взметнулась в воздух, но на этот раз он оказался проворнее: перехватил ее запястье и пригвоздил его к стене.
Натали завизжала от боли, и он ее отпустил. Она подбежала к двери, но на пороге обернулась. Дыхание со свистом вырывалось у нее изо рта, голос напоминал шипение змеи:
– Ты мне за это заплатишь, Даниэль Зильберштейн.
Она так хлопнула дверью, что затряслись стены.
– Даниэль, ну зачем ты связался с ней? Я ведь тебя предупреждал, говорил, что от нее надо держаться подальше…
Разговор происходил утром в гостиной Брессона. Даниэлю нечего было сказать в свое оправдание. Несчастный, потерянный, он молча покачал головой, не отрывая глаз от своих башмаков.
– Она утверждает, что ты на нее напал и изнасиловал.
Даниэль вскинул голову.
– И когда же, по ее словам, я это сделал?
– Поздним вечером в понедельник. После вашего пикника в парке.
– Почему же она ждала до четверга, чтобы сообщить вам об этом?
– Она говорит, что была в шоке. Какой же ты дурак, Даниэль. – Брессон принялся мерить шагами гостиную: десять шагов от книжного шкафа к окну и столько же обратно. – Что же мне теперь делать?
