Это было нечто таинственное для меня. Я даже не загадывала кто у меня будет, мальчик или девочка. Просто ждала ребенка, и тут секунда и я узнала.
— Это мальчик. — уверенно сказала Люба.
— Мальчик? — переспросила ее, еще не совсем осознав сказанное ею.
— Девочку хотела? — все так же с милой улыбкой спросила Люба, продолжая водить датчиком, по животу.
— Что? Нет, почему девочку? — не поняла ее вопроса.
— Показалось, что ты огорчилась, что ли. — смущенно призналась Люба, чем меня удивила.
Уж чего-чего, а огорчения я точно не испытывала.
— Нет, что ты?! Я просто…просто неожиданно так. Я знала, что стану мамой, у меня будет ребенок, а тут всего миг и я уже знаю, что у меня будет сын. Это волшебство просто какое-то. — призналась ей, глядя завороженно на монитор.
Уже непросто горошинка, человечек крошечный, мальчик, сынок.
— Пацана поднимать серьезное дело. — заключила Люба, подбирая кадры получше.
— Мама также говорит. — с грустью заметила сей факт.
— Дед-то хоть есть?
— Нет.
— Эх. Что за мужики нынче пошли…Ну тогда можно в Суворовское училище отдать, Кадетский корпус или просто в школу мужества. — Люба начала давать советы, прознав о нашем бабьем царстве.
— Сначала родить бы.
28 недель
— Таз у тебя хороший, но голова у ребенка большая и сам он крупный. Тебе уже по ультразвуку вес ставят две тысячи. Это очень много. Если еще десять недель проходишь все пять кило будет. Родить-то родишь, но вся же порвешься. Я со своей стороны как врач настаиваю на кесаревом сечении. — Майя Петровна была непреклонна, делая страшную для меня запись в моей обменной карте.
Надо было выбирать потенциального оплодотворителя поменьше, но поздно уже после драки кулаками махать.
— Ну раз надо значит надо. А я читала, что после кесарево тяжелое долго поднимать нельзя, как же я с ребенком буду? Мне помогать некому. — мама, конечно, поможет, но не сутками же ей при мне сидеть.
— Да после любых родов поднимать тяжелое нельзя. И вообще женщинам тяжелое поднимать нельзя. Никаким. — тяжко вздохнув, сказала Майя Петровна, протягивая мне мою карту.
— Ясно. Спасибо.
35 недель
Летняя жара неделю не давала продохнуть, я безвылазно просидела дома. Не открывая даже штор, чтоб хоть как-то сохранять прохладу в квартире. И вот выдался наконец-то денек прохладный, пасмурный. У мамы как раз был выходной день, и она ждала меня в гости.
Зачем я подошла к ларьку Союзпечати? Словно магнитом притянуло меня к нему. А там он. На дорогущем глянцевом журнале. Что-то деловое, явно не для таких, как я, да еще по заоблачной цене в триста пятьдесят рублей. Словно это не журнал, а книга целая.
?Иван Реутов — о секретах семейного бизнеса и процветания. Идиотским заголовком была снабжена его фотография, на которой он счастливо улыбался во все свои тридцать два зуба. А у меня даже фотки его нет поэтому и пялилась на него словно мы и знакомы с ним не были. Пропустила два автобуса разглядывая сей журнал, потом пошла в соседний ларек Овощи — Фрукты, и купила себе гранаты. Ровно на триста пятьдесят рублей.
40 недель
— Что ж вы тянули-то мамочка? У вас в карте кесарево, а вы в родах уже и теперь самой рожать. — санитарка бухтела на меня словно сам врач, провожая в лифт роддома.
— Я не знала, что это роды. — да правда, откуда ж знать?
Первый раз в такой ситуации и сравнить как бы было не с чем.
— Незнание не освобождает от ответственности. — серьезно заявила маленького ростика женщина, чем вызвала у меня неясный приступ смеха, который тут же прервался болезненной схваткой.
Теперь я точно знаю, какое оно это счастье.
Горячее и тяжелое, и определенно стоящее тех физических и моральных мук. Таким мне положили моего новорожденного сына на грудь.
Через неделю после выписки из роддома, ко мне явились мои подруги с подарками для Егорки. Так, я решила назвать своего сыночка. Малинин Егор Николаевич. Отчество и фамилия достались ему от его прадеда, в графе отец стоял прочерк, а я имела статус матери-одиночки. Но это все были лишь мелочи на фоне того восторга, который навечно во мне поселился и только разрастался при взгляде на сына.
— Он просто красавчик. Тфу-тфу на тебя! Маленькая страхолюдинка. — сюсюкая, над сонным Егором сказала Оля.
— Оля, ну что ты говоришь-то такое? — возмутилась ее словам подруга Соня, а Ленка ей поддакнула.
— Куры! Так всегда говорят, чтоб не сглазить. — полушепотом пояснила подруга.
— Аа. — протянули девочки.
— Ирка…убить тебя мало… — нараспев произнесла Оля.
— За что меня убивать? — спросила недоумевая, разбирая при этом подарочки.
— За этого сердцееда. Вырастет же, не одно сердце девичье погубит. Вольно или невольно, а погубит ведь. Сладкий малый. Я уже в его списке. — заключила с грустью Оля.
— Ты отцу-то его сообщила? — вдруг ни с того ни с сего спросила тихая Соня.
— Соня! — Ленка толкнула ее локтем.
— Что? Пусть алименты платит, от него не убудет. Я что неправа? — Соня обратилась к Ольге.
— Права. Ир, ну правда. Надо сказать отцу. — Оля подсела ко мне, словно кот из Шрека, заглядывая в глаза.
— Куда сообщить девочки? Я в черном списке неужто неясно?
— А ты с моего позвони, я-то не в его черном списке. — Соня посуетилась, протягивая мне свой телефон.
— Нет. Я не стану этого делать. — замотала головой, настроение было испорчено вконец и Егорка это словно почувствовал.
Раскричался так, что девочки быстро ретировались. Два дня мне еще понадобилось, чтобы приди в себя и перестать думать о том, что я должна.
*****
Егору исполнилось три недели, на улице несмотря на осень сияло солнышко, и мы выбрались с сыном на прогулку. Я недолго прогулялась с коляской по парку и повернула в сторону дома, когда уже подходила к подъезду меня окликнули.
— Ира!
Я ещё не увидела глазами кто позвал, но голос ударил по нервам. Моментально бросило в дрожь, и земля ушла из-под ног, а я держалась на них только благодаря коляске, в ручку которой вцепилась словно в спасительную соломинку.
Когда оглянулась, в мою сторону уже шел Иван. Я оторопела. Банально, но миллион раз представляла себе эту встречу, разыгрывала в голове целую драму. Ждала этой встречи и верила, что она случится и вот.
Встреча.
А я стою в ступоре снаружи и с войной чувств и эмоций внутри и не хочу! Не хочу его видеть и разговаривать с ним не хочу!
А он всё понял.
Без слов и вопросов.
Подошел на расстояние вытянутой руки и встал, взгляд на коляску, руки в брюки. Словно за словами в карман лезет. Только недостанет, потому что нет таких слов.
— Ир… — тяжело вздохнул и на миг только посмотрел на меня, а я молчу мне нечего сказать, хотя в моих представлениях этих слов было так много, а сейчас словно язык проглотила.
Если бы не Егор, который расплакался оттого, что коляска встала, я бы так и стояла на месте молча, во все глаза таращась на Ивана.
— Как ты узнал?! — резко, слишком резко спросила, делая такой же резкий шаг, толкая коляску в сторону подъезда, не имея ни малейшего понятия сейчас, что мне делать.
О том, кто конкретно отец моего ребенка, помимо меня знал только Аркадий Сергеевич. Догадался, проницательный директор. Сейчас не верилось, что это он поспособствовал внеочередному приезду Ивана, да еще лично к моему подъезду.
— Ир, я не знал. Да постой ты! Мы можем поговорить? — Иван схватил меня за руку притормаживая.
— Ребенок плачет не слышишь, что ли?! — вот сволочь!
Эгоист чертов, поговорить ему надо! А ты стой с орущим младенцем у подъезда и слушай его речи?!
— Домой-то разве пустишь? — это неуверенность в голосе Ивана, этот вопрос…
Что-то в груди дрогнуло, да и виноватый вид Ивана не давал сомневаться мне, что он пришел с миром. Да еще два дня сомнений, навеянных подругами, и мама, кстати, была на их стороне, о том, что я из-за своего эгоизма лишаю сына отца, сделали свое дело. Только я не хотела Ивану звонить и писать с других номеров, не потому, что обида и эгоизм, а потому что думала, что ему это не нужно. Раз я в черном списке, то смысл унижаться и навязывать ему ненужного ребенка? Но раз уж он здесь…
