Валерьян тяжело выдохнул, понимая, что телефон Макара по-прежнему недоступен. У него было плохое предчувствие. Решил, что все же поедет на квартиру сына, хоть там и придется опять встретится с идиоткой с куриными мозгами, Кристиной.
Без пробок он добрался всего минут за 40. Пока ехал, дозвонился друзьям Макара, надеясь, что сын где-то банально забухал. Но ни Дима, ни Игорь не виделись с ним уже около недели.
Автомобиль Валерьяна ехал с огромной скоростью. Ему даже показалось, что краем глаза он видел фигуру сына, несущего что-то, завернутое в его синий халат на руках. Но когда повернул голову, никого уже не было. Так что мужчина решил, что это была всего лишь зрительная галлюцинация, просто показалось.
Когда приехал по назначению, долго звонил в дверь, но ему никто не открывал. Прислушивался, опять стучал — внутри было очень тихо.
Валерьян и без того понимал, что вряд ли найдет сына дома. Но теперь, убедившись в этом, Валерьян боялся, что его страшные догадки оказались реальностью — Макар пропал. Жене решил пока не говорить — пусть лучше занимается поисками Яшки. А о том, что Макар пропадал, пусть сын ей расскажет сам, когда найдется.
Мужчина понимал, что нужно действовать по-взрослому. Снова набрал номер своего армейского товарища.
— Алло, Артур… У меня сын пропал пару часов назад, не могу связаться с ним, сердце не на месте. Подсоби по старой дружбе, а?… Особые приметы? — Валерьян пытался вспомнить что-то важное и значимое. — Волосы каштановые, коротко-стриженые, был одет в белую футболку и серые штаны. Ах да и еще… С ним девушка была в темно-синем халате, вроде шатенка или русая. Может быть, это тоже пригодится. Хорошо, дорогой, жду любых новостей…
Глава 20
Макар
— Знаесъ, если бы ты есо сто-то зрать сооблазила, я бы вообще подумал, сто ты настоясчая волсэбница. — Улыбнулся я, одновременно с этим недовольно морща нос и касаясь пальцами к своим кровоточащим губам. Они неприятно ныли, и я даже чувствовал в них слабый пульс.
Положа руку на сердце, могу сказать, что это на самом деле самая сумасшедшая ночь в моей жизни. Вот реально, я никогда не искал приключений на свою жопу. А сегодня они сами меня находят, словно в моей заднице вырос притягивающий их магнит. Еще немного, и я реально начну думать, что это Зубная фея постаралась…
— Ну я… — девушка замямлила, ее глазки опустились на землю, а щеки стали еще более красными чем были после ее «поцелуя». Да ладно, что я — ханжа какой-нибудь. Все понимаю, чмокнула в знак благодарности, я все-таки спас ее от гадов. — Если найти кусок хлеба, можно помокать Ваши треники! — рассмеялась Люба, а я вздернул бровь.
Оказывается, девочка тоже умеет шутить. Только шутку ее я не понял. Причем тут…
— Твою зэ мать! — это я опустил взгляд на мои серые треники, которые были полностью измазаны чем-то липким и гадким. Скривив губы, коснулся пальцем к этой противной субстанции с очень липкой консистенцией. — Фу… — меня чуть не стошнило. — Я дазэ представить боюсь, сто это за хадость счас на мне.
Девушка хихикнула, а я опять улыбнулся ей в ответ. И что вы думаете? Губы снова адски разболелись, и я машинально коснулся их своей рукой. Чтоб его, рукой, которой только что обследовал непонятное нечто, прилипшее к моим спортивкам.
— Церт! — завопил я. По телу пробежалась дрожь, и я с огромным трудом сдерживал свои рвотные позывы. Потому что не дай Бог сейчас еще желудочным соком обжечь и без того поврежденную кожу. — Люба! Вытли это немедленно! Фу… Я счас подохну от этой отравы… — Встал напротив нее, истерически размахивая пальцем и требуя мне помочь.
— Да не переживайте, Макар. Вот дядя Сева Беззубый вполне себе нормально выглядит…
— Ага, нолмально. Ты думаесъ, ему зля дали кликуху Беззубый. Питается всякой гадостью, вот и потелял где-то все свои зубы. Я без одного вот нолмально лазговаливать не могу. Люба!!!! — девушка закатила глаза, продолжая улыбаться.
— Ну ладно! — она натянула рукав огромного отцовского халата на свой кулак и аккуратно, стараясь не делать мне больно, коснулась махровой тканью моих губ.
Я сглотнул… Потому что словно завороженный следил за каждым ее движением, как наркотик впитывал каждое ее прикосновение. Что за фигня? Меня пугало то, какими глазами я смотрел на Любу. Почему-то она начинала мне нравиться, и я делал все, чтобы убедить себя самого, что все это бред.
— Ай, больно зэ. Никакой незности в твоих луках, Люба. Словно халат не махловый, а иголковый! — врал и визжал я, отчего Люба стала действовать еще медленнее и аккуратнее. Чувствовал себя болваном… Но в то же время мне было так приятно, что кто-то обо мне «заботится».
— Макар, если бы Вы молчали, то Вам бы не было так больно.
— Так завуалилованно мне еще ни лазу не говолили заткнуться. — Обиделся я, а Люба закатила глаза.
— Все готово. Остатки можете слизать, уверена, от такой маленькой дозы «отравы», — слово взяла в воздушные кавычки, — с Вами ничего плохого не случится, а Ваши зубы не пострадают.
— А мозэт лучше ты, а? Своим остлым язычком? Как там говолят: поцелуй — сладкий нектал. Заодно и наколмишь! — высунул я язык, чтобы показать свою обиду.
— Уже не нужно, Вы сами… — высунула язык Люба в ответ. А до меня дошло, что я реально уже облизал свои губы. — Ммммм, а ничего так… — снова лизнул губы. — Казэтся, йогулт… Тоцьно йогулт, клубничный.
— Ой, Макар… Вам все бы только шуточки шутить. — Обиженно фыркнула девушка, направившись вперед. Я шел следом, напевая, как мог, знакомые из детства песенки.
Почему-то мне было весело. Так, что я даже стал сомневаться, действительно ли это был йогурт.
— В юном месяце аплеле, в сталом палке тает снег, и веселые кацели нацинают свой лазбег…
— Ну хватит, Макар! — Люба прижимала ладони к ушам. — Вы сейчас всех жителей города разбудите.
— Да пусть плосыпаюца. Поцему я долзэн тут стладать, а они все спят? — снова улыбнулся я. — Куда уходит детство, в какие голода! — опять драл я свое горло.
— Макар? — Люба вдруг остановилась, как-то подозрительно уставившись на меня.
— Сто? — не понимал я ее настороженного взгляда.
— А у Вас случайно нет аллергии на лактозу? — озадаченно моргала ресницами, уверен, еле-еле сдерживая смех.
— Нет, только на арахис. А что ты вдруг спрашиваешь? — не понимал я.
— Нууууу, — Люба закусила губу, отводя взгляд в сторону.
Наконец, я догадался ощупать свое лицо руками. Твою ж мать!
Мои щеки отекли настолько, что наощупь я себе казался точно воздушным шаром. Казалось, проткни я кожу иголкой, так она лопнет с громким хлопком. Кожа была горячей и неприятно зудела.
— Фсе настолко плохо? — спросил я у Любы, понимая при этом, что моя речь становится еще более несвязной. Губы, чтоб их, тоже раздуло, и теперь я был похож не просто на жопу шимпанзе, а на огромную жопу шимпанзе.
Впрочем, в этом я убедился, опять посмотрев в зеркало заднего вида первой попавшейся машины. Было и смешно, и грустно… Как оказалось, мои веки тоже раздуло. Мое лицо, вообще, увеличилось раза в два. Единственным не видоизмененным органом был мой нос, и то он буквально заплывал щеками. Не знаю, мне было трудно дышать из-за этого или из-за того, что отекли слизистые оболочки.
Это реально черная полоса какая-то…Вот какова вероятность, что в мусорном баке окажется именно продукт из арахиса? Да она просто мизерная, чтоб его… Но как ни странно, я вляпался именно в то, на что у меня аллергия.
Но, как говорится, каждая черная полоса рано или поздно закончится. А я еще люблю говорить, что под любой черной полосой всегда есть белый лист бумаги, и об этом нужно обязательно помнить…
Вот и теперь мне показалось, что белая полоса вот-вот наступит. Но проблема в том, что только показалось. Видимо, свет просто слишком ярко бил в глаза.
— Люба, посмотли внимательно, как называется улица? — предложил я ей, потому что у самого зрение было ни к черту, потому что сквозь тоненькую полосочку между распухшими веками я с трудом мог разглядеть очертания окружающих предметов.
