Я обрабатываю его раны неторопливо, со стороны может показаться, что я растягиваю извращённое удовольствие лицезреть увечья. Наверное, это примерно так и есть, потому что я впервые могу бесперепятственно рассматривать так близко его лицо: видеть едва заметные тонкие шрамы, полученные в неравных боях, смотреть, как подрагивают его ресницы, как густые брови непроизвольно чуть хмурятся, когда ватный диск касается очередной ссадины.
Он красивый. Не той смазливой красотой, что зачастую нравится девчонкам моего возраста, его красота не в правильности черт, не в ярких акцентах. Его красота какая-то... грубая. Он - мужчина. И рядом с ним внутри меня вдруг начала рождаться женщина. Ловлю себя на мысли, что смотрю на его губы слишком пристально и фантазии мои сильно далеки от благопристойных.
Совершая механические движения рукой по стёсанной скуле, нагло опускаю глаза ниже и осматриваю его спрятанный под чёрной футболкой пресс, и даже, - О, боги! - стреляю взглядом чуть ниже внушительной пряжки ремня.
- Туда меня не били, обрабатывать не нужно, - произносит он, и я вспыхиваю кремлёвской ёлкой.
Боже, как же стыдно!
Неловко дергаюсь - банка с перекисью падает на пол, растекаясь лужей под подошвами наших кроссовок.
Он смотрит на меня с иронией и улыбается. Не губами, нет, вместо его травмированных губ это делают его шоколадные глаза.
- Да пошёл ты, - парирую не слишком уверенно и с приличным опозданием.
А теперь пришла очередь улыбаться и губам... И кто бы мог подумать, что такая обычная эмоция как человеческая улыбка способна разогнать кровь похлеще чем вагончики на американских горках.
Неожиданно улыбаюсь тоже и смотрю на его пораненные губы, на краешек белоснежных зубов.
Разве может улыбка избитого мужчины вызыватьтакиеэмоции? Глубинные, слишком чувственные, затрагивать чересчур интимные струны моей заскорузлой женственности.
Теперь я понимаю, что нашла в нём Мия. Что нашли в нём все, кто тайно вздыхает по Эмилю Ветрову...
И он смотрит на меня в ответ, очень пристально и его взгляд загорается каким-то дурным огнём. Слишком... мужским.
- Ветер, ты тут? - в дверь появляется Гарик и осекается, когда видит нас вдовоём. Не знаю, что в этот момент читалось на наших лицах, но лицо Гарика буквально перекосило. - А чего это вы тут делаете, дети мои? - рисует улыбку и входит в раздевалку.
У Гарика потрясающе открытая улыбка, но это просто улыбка, каких тысячи. Она красивая, но... пустая, как выпотрошенная тыква на Хеллоуин.
- Оу, у вас тут медицинский кабинет, - присоединяется, подняв с пола тюбик вытеченной перекиси. - Лея, - "играет" бровями, - я тоже сильно ранен. Вот сюда, - трогает рукой левую половину груди. - Не обработаешь мне раненное тобой же сердце?
Я готова придушить его голыми руками от злости!
Он пришёл и всё испортил! А ведь мы только-только начали находить контакт...Хотя от мысли какой именно контакт скулы однозначно запылали снова.
Схватив пластырь, быстро леплю его на бровь Эмиля.
- Ногу медсестре покажи.
... и спешно ретируюсь из раздевалки.
Часть 19
***После занятий домой я еду в каком-то блаженном полупьяном состоянии и едва не пропускаю свою остановку. И чем больше я прокручиваю в голове эту странную встречу в раздевалке, тем сильнее мне начинает казаться, что это просто какой-то сюр, не иначе. Волнующий, но всё-таки сюр.
Ещё пару часов назад я испытывала к нему негатив... Хорошо - негатив с примесью интереса, но исключительно потому, что мы волею судьбы оказались связаны одной историей с вынужденным, в кавычках, родством. Но сейчас, после этого странного магического эпизода в раздевалке... вектор моих мыслей изменился. В совсем иную сторону. И я прямо теряюсь от нахлынувших абсолютно неуместных эмоций.
- Лея? Будешь обедать? - словно между делом интересуется мама, застав меня стаскивающей "найки" у входа.
- Нет, не хочу... - делаю несколько шагов к лестнице и уже взявшись за перила оборачиваюсь: - Ты знала, что бывшая жена Виктора серьёзно больна?
- Знала, - безразлично жмёт плечом и идёт на кухню, и именно это её безразличие заставляет меня вскипеть.
Забыв о планах, следую за ней и застаю высыпающую в раковину сочные зелёные яблоки. На столе упаковка муки, форма для выпечки. Она за всю свою жизнь раза три пекла нам с отцом шарлотку, здесь же каждый день штудирует вдоль и поперёк поваренную книгу. И почему-то от этого так горько...
Подхожу ближе и стараюсь поймать её бегающий взгляд.
- У них нет средств к существованию. Совсем. Эмиль пока учится, а его мама болеет. Почемутвой, - выделяю, - Виктор...
- Лея, - строго перебивает мама, бросив обратно недомытое яблоко. - Мы уже говорили с тобой об этом. Витя так решил, значит, у него были на то веские причины.
- Но он его сын! Да, он уже не младенец, но он ещё студент! Знает ли твой Витя, чем его ребёнок зарабатывает на жизнь? А ты знаешь?
- Да какая мне разница! - злится. - Я не знаю этого мальчишку и эту его... Витину бывшую. Раз не помогает деньгами, значит, так надо! Если тебе интересно - со мной он не советовался. Виктор такой - упёртый. Но он готов идти на контакт и хочет с тобой подружиться. Дай ему этот шанс. Просто попробуй.
- Ещё чего! Никогда в жизни! Он мне противен. А ты... - кусаю губу, подбирая слова, - только посмотри, что с тобой стало.
- А что со мной не так? По-моему, я похудела и стала выглядеть только лучше.
- А я разве о внешности... - я хочу сказать ещё очень много чего, но сдерживаю себя от необдуманного порыва.
Резко разворачиваюсь и покидаю кухню, хлопнув дверью так, что витражное стекло едва не вылетает.
Она не просто влюбилась - она одержима своим Виктором. Как можно не замечать настолько очевидных вещей? Она же сама мать! А если бы наш отец ушёл к другой и оставил меня, свою единственную дочь, без средств к существованию?
Хотя такой порядочный человек как отец никогда в жизни бы не позволил себе подобного!
Какое-то время я просто слоняюсь по комнате без какой-либо цели, буквально разрываясь от разнообразных мыслей. И далеко не все они о матери... А скорее, все они не о ней.
Почему-то именно сегодня я как никогда ощущаю свою комнату...егокомнатой. Представляю, как он жил здесь же совсем недавно, спал на этой же постели, смотрел вечерами в это же окно...
Поднимаю жалюзи и глазею на торчащие на горизонте острые макушки елей, ещё дальше - шапки гор. Слева ровный ряд однотипных черепичных крыш, но я знаю, что где-то там за ними - море.
В пепельнице на той стороне подоконника до сих пор плавают в луже смятые окурки. Тоже его.
Я ни разу не выходила на балкон - не было ни необходимости, ни желания, да и погода "не шептала", но сейчас давлю на ручку и распахиваю дверь, встречая лицом холодный порыв ветра.
Когда-то он так же стоял здесь и видел то же самое, что и я. Интересно, о чём он думал в эти моменты?..
Представляю, как он стоял, прислонившись плечом к косяку, курил, смотрел на горизонт...
Возвращаюсь обратно в дом и, отодвинув слайд зеркальной двери шкафа, достаю сложенный плед "под зебру". Я спрятала его практически сразу после переезда, заменив на любимое шерстяное одеяло.
Этоегоплед. Зарываюсь носом в мягкую ткань и вдыхаю глубоко аромат. Так глубоко, что больно лёгким... но не ощущаю ничего, кроме почти испарившегося запаха кондиционера для белья.
Недолго думая, стаскиваю с кровати своё одеяло и застилаю её пледом Эмиля. Уголок к уголку. Ложусь на спину, трогаю подушечками пальцев мягкие ворсинки, прокручивая в миллионный раз наш недавний диалог. А ещё улыбаюсь.
Кажется, я схожу с ума. Нет, я определённо не в себе.
Носок из-под батареи давно перекочевал в мусорное ведро, поэтому сейчас там девственно чистый пол и... что-то блестнуло. Там, в батарее.
