class="p1">— Правильно, молодец, — нахваливаю я Алису. — А фамилия у тебя какая?
— Мишина.
— На эти пару дней ты станешь Северовой. Запомнила?
Девчушка еще раз довольно кивает и пару раз повторяет мою фамилию.
Ну, все. Я более или менее спокоен.
Как раз в этот момент мой телефон начинает дребезжать и надрываться. Отец как всегда настойчив.
Он не уйдет отсюда, пока я не удовлетворю все его прихоти, или же пока не поставлю его на место. Одно из двух.
— Слушаю, — отвечаю на звонок грубовато.
— Признайся честно, ты понял, что запахло жареным, и покинул страну? — ехидно произносит он, заставив сжать телефон до хруста.
— С чего это вдруг?
— Тогда почему я должен мокнуть под дождем и обивать порог твоего дома?
— Просто не все как ты живут по Нью-Йоркскому времени! Мы вообще-то спали.
— Мы? — издает он едкий смешок, динамик хрипит и изнывает. — Мы — это ты и твое раздутое эго?
— Именно так, ты как всегда очень проницателен, — закатываю глаза на его жалкие попытки подколоть меня.
— Сколько мне еще ждать тебя?
— Ты столько лет ждал, потерпи еще пару минут, — сбрасываю вызов, перевожу дыхание и напарываюсь на две пары вопрошающих взглядов. — Ну все, девчонки, назад пути нет. Вы готовы?
Юля сглатывает и медленно мотает головой из стороны в сторону.
Она не готова. Вот-вот паника овладеет ею.
Зря я пошел на это. Зря втянул их. Чую, Юля возненавидит меня к концу дня.
А вот Алисе все нипочем. Ее маме бы поучиться спокойствию у дочери. Наверняка, характером она пошла в отца.
Интересно, кто он вообще?
Он же не в курсе, что я "одолжил" у него дочь и супругу бывшую?
Вряд ли, иначе бы мои останки уже с пола соскребали.
Хотя, думается мне, что он вообще забыл об их существовании...
— Спускайтесь в гостиную как будете готовы, — наставляю я, а затем пальцами подцепляю верх от Юлиной пижамы с гномами и морщусь в лице, — Юль, переоденься, молю. Это ж какой-то детский сад в самом деле.
Она оскорбленно ахает, а потом что-то бурчит мне в ответ, но я уже не разбираю ни слова.
Рванув с места, галопом спускаюсь по лестнице на первый этаж.
И уже у входной двери я замечаю, что отец приехал не один.
10. Есть один такой подлец, только жаль, что он отец...
В нерешительности я дотрагиваюсь до дверной ручки.
В душу закрадывается противоречивое чувство, сея внутри семена недоверия и неприязни. Сомнения гложут меня.
Я в одном мизерном шаге от того, чтобы передумать и послать всех к черту.
Но здравый смысл в итоге побеждает все предрассудки — я прокручиваю замок и распахиваю дверь, впуская в дом приятный запах мокрого асфальта, а вместе с ним и трескучее напряжение. Высоковольтный разряд моментально пробивает пространство между мной и отцом, стоявшем на крыльце.
Секунды не прошло, а мне уже тошно смотреть на его угрюмую физиономию.
Никаких тебе приветственных речей, скупых объятий или элементарного рукопожатия. Словно это я к нему нагрянул без приглашения, а не он ко мне.
Отец цепким взглядом проходится по мне снизу вверх, заглядывает за меня. Не найдя там ничего стоящего, он дергает уголками губ, как если бы хотел сплюнуть горечь.
Полагаю, его не впечатлил мой внешний вид, ведь после пятилетнего бойкота я встречаю его в помятой домашней одежде, с взъерошенными волосами и пятидневной щетиной, а не при полном параде, под звуки пушечных выстрелов и гремящих праздничных фанфар.
Так перебьется.
Сам отец не поскупился на свой внешний вид: дорогой костюм, пошитый на заказ, вылизанные ботинки, идеально стриженная седая борода, словно он пять минут назад вышел из барбершопа.
Его гордой, величавой осанке молодняк может только позавидовать. Все-таки возраст уже — вот-вот семьдесят стукнет — а к земле этого мужчину до сих пор не тянет.
На первый взгляд и не скажешь, что он серьезно болен, и отсчет уже идет не на месяцы, а на недели.
Над головой отца раскрыт черный зонт. Рукоять держит тонкая рука с наманикюренными пальцами. Сама девушка прячется за высокой и худощавой фигурой отца. Она скрывается от ветра и косого дождя, усиливающегося с каждой секундой.
Это напрягает.
Зная отца, можно смело ожидать от него какой-нибудь подлянки.
Пока я влачил свое жалкое существование в Штатах, он избирал для меня женщин, основываясь на своих предпочтениях. Некоторые из них были вдвое старше меня, а те, которые более или менее подходили по возрасту, оказывались вдвое шире меня. Но по мнению отца внешний облик пассии нисколько не важен, когда ее главным достоинством считается валютный счет с шестью нулями.
Для него я был живой инвестицией, которую можно вложить куда следует и извлечь из этого выгоду и долгосрочные перспективы.
Да, мой отец чересчур самонадеянный. Чертов стратег до мозга костей. Но не до такой же степени, чтобы преодолевать такие расстояния, находясь при этом при смерти, ради какого-то там сводничества и брака по расчету.
Я широким жестом приглашаю гостей в дом, пока они не промокли до нитки.
Девушка входит вслед за отцом. Она складывает зонт, разворачивается ко мне. Тогда напряжение отпускает.
В ее чертах лица я узнаю свою младшую сестру.
Формально Октавия — единокровная сестра. Мать у нее чистокровная американка, отсюда и имя далеко не славянское.
— Большой бро, как я рада тебя видеть! — произносит с едва уловимым акцентом.
Она бросает зонт на пол и неожиданно вешается мне на шею.
— И я тебя, каланча. Ты такая... — рассмотрев ее с ног до головы, выдерживаю паузу, чтобы подобрать подходящее слово, — такая девятнадцатилетняя.
Октавия скромно хихикает. По привычке прячет улыбку под ладонью.
В последний раз, когда я видел ее воочию, ей было четырнадцать. Она была высокой, тощей и нескладной. Отсюда и прозвище "Каланча" прицепилось к ней. А еще Октавия носила железки на зубах. И всякий раз, когда я в шутку обзывал ее, она больно кусалась.
Но за то время, что мы не виделись, сестренка здорово повзрослела и сняла эти жуткие брекеты.
Я доволен. Я правда рад, что именно она приехала с отцом.
Октавия существенно разрядит обстановку. Она будет служить барьером на тот случай, если между нами назреет конфликт. А в этом я теперь нисколько не сомневаюсь.
— Да, Влад, моей дочери всего девятнадцать, но мозгов у нее в несколько раз больше, чем у тебя, — деловито подмечает отец, стряхивая со своих острых плеч дождевую влагу.
Ничего нового...
За всю жизнь отец не сказал мне ни одного доброго словечка. Словно если он скажет что-то нормальное в мой адрес, то земля под ним разверзнется.
Но кое-что всегда остается неизменным — его требовательный взгляд даже во время болезни не становится мягче.
— Я тоже рад тебе! — отвечаю со всей доброжелательностью.
Я стараюсь попусту не обострять обстановку и не создавать конфликтных ситуаций.
