Тогда ты работала. — Папа действительно пару раз пристраивал меня, но на этом вся его помощь заканчивалась.
— Пусть, но я справлялась со своей работой. — Волна обиды начинается подниматься внутри, но я стараюсь держаться. Знаю, что он умеет надавить и сделать больно. Когда ты зависишь от человека, у него всегда рычаги давления и варианты манипулирования тобой.
— Угу, справлялась она. — Громко ставит стакан и смеется. — Когда за тобой еще несколько человек переделывали все. Вот так ты справлялась.
— Это неправда, — я смотрю на него и не верю, что так было на самом деле. Он создал иллюзию того, что я могу чего-то добиться сама, а на самом деле обрезал мне крылья, намертво накинув на шею ошейник и посадив на цепь возле своих ног. — Ты не мог так поступить со своей дочерью.
— Как так? Ты жила как принцесса. Думаешь, почему все было так гладко? Потому что папа решал все вопросы. Я, как отец, между прочим, делал для тебя все. Хочешь работать — пожалуйста. Не хочешь — найдем другое занятие. Хочешь Мальдивы, хочешь Китай. Ты женщина, крась ногти и жди мужа дома, а он будет зарабатывать. Только для этого надо правильно выйти замуж. Так ведь? Вот к чему все мои слова. Ты готова всего этого лишиться?
— Ты что, не хочешь, чтобы твоя дочь была самостоятельна и независима ни от одного мужчины в мире? — Говорю это, а сама понимаю, насколько зависима и даже не от него одного.
— У тебя есть мои деньги, ты и так независима. Давай не будем ругаться. Всем будет только хорошо от того, что ты вернешься. — Он подходит ко мне и крепко обнимает. Нет сейчас в его действиях злости или агрессии. Но если я пойду сейчас с ним, то золотая клетка захлопнется навсегда. Если не пойду, то навсегда останусь за пределами дворца и этой жизни. Тут так хорошо и комфортно. Тут есть все и не надо страдать и думать, где достать денег на еду. Не надо стоять в очередях в поликлинику.
Но надо жить не своей жизнью. Чьей-то чужой. Как все, ездить на метро или на автобусе. Справлюсь ли я? Насколько меня хватит?
— Поехали со мной к нам домой. Мама тебя ждет. Поговорим спокойно. Решим, что будем делать дальше.
— Какие есть варианты?
— Найдем тебе жениха хорошего, распишитесь, свадьбу отпразднуем, ребенка усыновите и все будет хорошо для всех. — Он нежно заправляет прядь волос за ухо и целует в лоб.
— А если он мне не понравится?
— Стерпится-слюбиться.
Как бы я хотела сейчас залезть к отцу на колени и обнять. В детстве это было так просто. Сейчас, чтобы позволить себе такую слабость, надо прежде сделать так, как он хочет. Рассказать бы о том, что ношу ребенка, его внука. Это сейчас главное, а не то, сколько капитала я смогу принести.
— Могу я подумать?
— Зачем? Или есть какие-то другие варианты?
— Может я поняла, что есть дорогие мне люди, которым и не надо, чтобы я была богатой.
— Это тебе так кажется, да и им тоже. Скажи, что ты банкрот и сразу увидишь, как изменится к тебе отношение. Люди привыкли получать от тебя выгоду. На этом строятся ваши отношения. Без денег ты никому не нужна. А нам с мамой ты нужна с деньгами или без. Мы твои родители и любим тебя любой.
Однажды я уже выбрала золотую клетку с Ваней, а потом тысячу раз пожалела об этом. Если не сейчас, то я не вырвусь никогда. Согласиться — и папа будет всю жизнь вспоминать это и ставить в укор.
Теперь я снова стояла перед этим же выбором. Свернуть назад. Слова психолога, пустившие когда-то ростки, сейчас горят, как маяки. Я забеременела не случайно и, если захочу пойти по своему прежнему пути, то могу лишиться того, что имею сейчас. А это означает лишь одно — ребенка я потеряю.
— Нет, я не вернусь на таких условиях.
Разворачиваюсь к нему и смотрю в глаза. Страшно стоять вот так перед ним и пытаться свернуть гору с места, когда любой твой шаг — и лавина обрушится, придавив своим авторитетом и властью.
— А на каких вернешься? — ухмыляется так, словно уже знает мой ответ.
— Вы не лезете в мою жизнь и не указываете, за кого выходить замуж.
— Ха, — со смехом взрывается, — чтобы ты разбазарила все, что я заработал. Могу лишить тебя наследства и за любого нищеброда можешь идти. Но ему ничего не достанется.
— Можно подумать, твои деньги эти грязные, добытые обманом и игрой на человеческих пороках, много счастья принесут. Смотри, как бы кто-то не решил отомстить тебе.
Он замахивается, чтобы дать мне пощечину за эти слова, и я инстинктивно обнимаю живот. Егор рука так и повисает в воздухе, сжимая воздух в кулак так, что проступают вены на запястье.
— Раньше тебе нравились эти деньги. Шмотки покупать нравилось, квартира твоя нравилась, жрать нравилось вкусно, на море ездить не Черное, а в Тайланд или Мальдивы. — В ушах гремит его бас, а я незаметно убираю руки от живота, чтобы он не догадался ни о чем. — Неблагодарная дура. Надо было заставить мать аборт сделать, как тебя тогда. Чтобы лишь бы что не рождалось. Хрен ты что-то вынесешь из этого дома.
Я сжимаю зубы сильнее. До боли. Чтобы не разрыдаться перед ним. Он сомневался, что мне стоило рождаться…? Если у меня был еще шанс извиниться и попроситься назад, чтобы все было по-старому, то после этих слов — точно нет. Я уже вижу это будущее, где меня заставляют сделать этот тест, и, если ребенок будет не Ванин, следом отправят на аборт. Мне не дадут родить. Никто не примет моего ребенка. Будут ненавидеть его также, как меня.
— Идите вы нахрен со своими деньгами. — Взрываюсь в ответ. — Кроме них уже ничего не видишь. Дочь родную променял на бумагу. Чтоб ты в старости лежал на своих деньгах, а тебе воды некому было поднести. Проживу без тебя и без твоих запасов. Продавщицей пойду работать, но рубля от тебя не возьму.
