– Я тебя никогда так не называл, – качает он головой, глядя прямо в глаза.
Открыто, не мигая.
– Да, всего лишь скинул сообщение в ВК с красочной фоткой, верно? Или память совсем подводить стала, и ты все подзабыл?
Не хочу уступать.
И не буду.
Не теперь.
– Когда это было? – хмурится Султанов, изучая на меня нечитаемым взглядом.
Издевается? Хочет еще раз потоптаться по больному?
А пусть!
Все равно так накипело, что давно уже пора проткнуть этот гнойный нарыв и освободиться от прошлого до конца.
– Через несколько дней после того, как ты меня… – на продолжение не остается сил, и я просто сглатываю, устремляя взгляд поверх широкого плеча.
И пофиг, что он видит, как слезы наворачиваются и застилают глаза. Я не подписывалась под тем, что самая сильная и смелая. Я – обычная, слабая.
– Маша…
Сулейман поднимает руку, протягивает ко мне, но щеки так и не касается, врезаясь в мой обеспокоенный взгляд. Сжимает ее в кулак и опускает, выдыхая открытым ртом облачко пара.
– Послушай. То, как я поступил с тобой тогда… Знаю, что вышло дерьмово. Я – мудак и виноват. И то, что в свой день рождения был пьян в дрова, меня не оправдывает, как и слова твоей подружки, что ты давно в меня влюблена, хочешь быть со мной, только боишься проявить инициативу. Но. Черт! Тогда в пьяном угаре я в них поверил. Потому что очень хотел верить. Понимаешь? Хотел до одури. И ты… Ты ни слова не говорила против, только улыбалась и прятала взгляд… А по поводу победы – бред полнейший. Я никому ни слова не говорил. Да мне и не до этого было. Я тогда проспал почти сутки. Меня Тищенко еле растолкал вечером в воскресенье, заставив вещи собрать. В понедельник в пять утра мы уезжали на тренировочные сборы на два месяца. Со всеми гонками и переездами в себя пришел только в среду или четверг. Клянусь на могиле друга, почти брата, – Султанов подходит к гранитному камню, где нам все также открыто улыбается Сашка, и касается памятника, – только тогда я стал тебя искать. Звонил из Подмосковья оба месяца, но номер не отвечал. Писать было некуда, ты удалилась из соцсетей. И первым делом, когда нас отпустили, рванул к тебе, чтобы поговорить, попросить прощение, предложить... Неважно… Но ты уехала, а нового адреса твои родители мне не дали. Подружка же вообще херню сморозила.
Такой правды я не ожидаю.
Она так сильно отличается от моей, что я теряюсь.
Мотаю головой, пытаясь распутать клубок, что закрутился и завязался кучей узлов, и не могу. Вот же, еще минуту назад, все было просто и понятно. Он – насильник, я – жертва.
А с его слов… всего лишь недопонимание, недосказанность и чей-то злой розыгрыш, где мы оба стали жертвами обстоятельств. Так что ли?
Нет…
Не может быть…
– Так если ты молчал, откуда Сашка узнал про ту ночь? За что он тебе врезал? Что-то не сходится, Сулейман, – качаю головой, пытаясь найти зацепки и подловить его на лжи.
И спотыкаюсь на последнем слове.
Нет, не стал бы он на могиле лучшего друга врать.
Нет.
Никогда…
Не Султанов.
– Ромка ляпнул хрень, хотел подначить меня тобой. Мы повздорили сильно, а Сашка сам додумался. Я не стал отнекиваться от прямого вопроса. Как и сопротивляться, когда он ударил. Понял, что заслужил, хоть и с опозданием. Но я действительно ничего ему не говорил. Никому ни слова. И тебе я ничего не писал, клянусь. Некуда было писать. Твоя страничка была удалена.
– Значит, кто-то воспользовался твоим телефоном, ответив за тебя, – делаю единственный напрашивающийся сам собой вывод и прикрываю на пару секунд глаза.
Сложно.
Очень сложно пытаться переписать историю и взглянуть на нее под другим углом.
– И оскорбил тебя от моего имени, – заканчивает Сулейман.
Скорее, еще сильнее втоптал в грязь, мысленно меняю формулировку и киваю.
– Знаешь, а мне подруга, бывшая подруга Алена, – поправляю саму себя, – сказала тогда, что я – твой долгожданный подарок на день рождения. От друзей с любовью. Я думала, это её дурная шутка, чтобы сделать больнее, но…
– Чушь. Сашка никогда бы так не поступил. И я… Маша, я действительно думал, что ты сама этого хотела, просто испугалась в последний момент…
– Я тебя услышала, Султанов, – перебиваю его, приподнимая ладонь. – Если ты не против, позволь мне немного побыть тут одной. Пожалуйста.
Поднимаю взгляд и встречаюсь с беспокойными темно-карими глазами.
Зацепил его наш разговор, сильно.
Не только я осталась неравнодушной, не только мне приоткрылись новые повороты в нашей сложной истории.
– Конечно, Маша, – кивает Сулейман, – не буду мешать.
Стараясь не коснуться, он обходит меня и приближается к памятнику, кладет на него ладонь и что-то почти беззвучно произносит. А потом уходит.
Я не смотрю вслед.
Поворачиваюсь к улыбающемуся Тищенко и сквозь слезы дарю ему свою улыбку, тихонько шепча:
– Спасибо, Сашка, что защитил.
Жизнь – совершенно непредсказуемая штука. И нередко преподносит сюрпризы.
Я даже не предполагала, что мой почти друг уже сдержал обещание и заступился за меня в прошлом. И этот очень значимый для меня факт моментально делает этот день намного светлее и ярче.
Глава 14
– Маша, садись в машину, – произносит Сулейман, затормозив рядом со мной и приоткрыв окно.
Он перегибается через пассажирское сидение и, дотянувшись до ручки, сам распахивает дверь. Отказываться глупо: на улице холодно и ветрено, и такси я вызвать не успела, понадеявшись поймать его прямо на выходе.
– Спасибо, – благодарю, забравшись в уже хорошо прогретый салон.
Стягиваю капюшон, снимаю варежки и, растопырив пальцы, прислоняю их к решетке подачи теплого воздуха.
– Домой? – интересуется Султанов, скользнув по мне внимательным взглядом. – Только пристегнись обязательно.
– Угу, – отвечаю сразу и на вопрос, и на просьбу, – сегодня домой, к родителям на вкусняшки завтра пойду.
Не знаю, зачем говорю о последнем. Мы же не друзья и не приятели для подобных тем.
А, начав анализировать, сразу теряюсь и замолкаю, пряча руки в карманы.
Веду себя как нахохливший воробей, не иначе.
– Это здорово, когда семья – рядом. Мои все в Москву перебрались и счастливы, – Сулейман, не замечая моих терзаний, легко поддерживает разговор. А когда говорит о родне, по его четко очерченным губам пробегает мимолетная улыбка, делая его как-то моложе и дружелюбнее, что ли. – Кроме меня у мамы еще трое детей, две девочки и младший сын. А ты одна у родителей? Ни братьев, ни сестер нет.
Бросает на меня беглый взгляд и вновь возвращает внимание к трассе.
А я мысленно благодарю бога, что скользкая дорога, светофоры и пешеходы занимают большую часть его времени. Слишком волнительно наше нахождение вдвоем в машине.
Не то, чтобы от этого становилось неуютно, но как будто перебор.
– Одна, – произношу сипловато и прочищаю горло, отворачиваясь к боковому стеклу.
Иначе не могу.
Залипаю то на по-мужски сурово-красивом лице, изучая каждую черточку, то на крепких широких ладонях, легко и непринужденно касающихся кожаной оплетки руля и время от времени переключающихся на рычаг коробки передач.
Вот же дурная голова.
Как можно бояться человека и в то же время восторгаться его физической привлекательностью, харизмой и магнетической притягательностью? Не могу ответить на этот вопрос даже самой себе.
– Маша, я сегодня вечером уезжаю в Москву. На три дня, – произносит Сулейман, после того, как легко преодолев все хитросплетения нашего полутупикового двора, останавливается прямо у моего подъезда. И прежде чем успеваю уточнить, для чего мне нужна эта информация, добавляет. – Вернусь в среду после обеда, может к вечеру. Пожалуйста, давай еще раз съездим в Северный до подписания документов. Хочу проверить подвальные помещения. В прошлый раз я про них ничего не знал, а тут Саныч скинул чертежи. В общем, нужно там кое-что посмотреть. Если хочешь, я с твоим шефом поговорю по этому вопросу.
