— Куда вас отвезти, Николь?
Чувствуя, как тьма заливает глаза и боль раздирает висок, она попросила:
— Мы не могли бы с вами встретиться завтра? Сегодня я отвратительно себя чувствую.
Дюмон совершенно не хотел встречаться с этой неуравновешенной девицей. Но ответил так, будто в него неожиданно вселился другой, не подчиняющийся разуму человек:
— Завтра не смогу. Если только в четверг.
Она обрадовано согласилась:
— Замечательно! К тому времени я буду в полном порядке!
Кинув на нее скептический взгляд, Дюмон повторил свой вопрос:
— Куда вас отвезти?
— Гостиница «Крессида» на бульваре Дюпре.
Он кивнул головой, и, не говоря о том, что ему придется делать ради нее изрядный крюк, погнал машину по узким боковым улочкам. На его счастье, он ни разу не застрял в пробке и всего через сорок минут высадил бледную до нездорового сероватого цвета девушку возле небольшого отеля.
— Вас проводить? — его сильно смущали ее неуверенные движения.
— Ничего страшного! Это всего лишь мигрень! Немного полежу и всё пройдет! Но когда мы встретимся?
Дюмон нехотя пообещал:
— Я заеду за вами в четверг в семь вечера.
Открыв дверцу, она внезапно придвинулась к нему и патетически воскликнула, положив тонкую руку ему на грудь:
— Вспомни меня, Поль, вспомни! Ведь когда-то мы любили друг друга! Очень любили!
Он не успел отшатнуться, как она уже выскочила из машины и неверными шагами забежала в вестибюль.
Остолбенело посмотрев ей вслед, он несвязно выругался и тронул автомобиль с места. Что это с ней такое? То она ведет себя как вполне адекватный человек, а то откалывает подобные номера. Когда это он любил ее? Что за чушь? И это дурацкое требование что-то там вспомнить! У него никогда не бывало провалов в памяти!
Что ж, сомнений нет, перед ним одна из тех психопаток, что верят в переселение душ, то бишь реинкарнацию, и совершенно уверены, что первый же мужчина, похожий на приснившегося им во сне, предназначен судьбой. Поль пожалел о своем недальновидном обещании, ни к чему доброму эта встреча не приведет.
К тому же, если об этом узнает Элен, а она вполне может узнать, ведь кругом папарацци и уйма любопытных глаз, то будет и вовсе неприятно. Но, с другой стороны, он вполне может поговорить с этой особой, как там ее — Николь? Лорен? — похоже, она сама запуталась в собственных именах, — не выходя из отеля. Наверняка там есть небольшой ресторанчик или кафе, где можно будет без проблем выслушать бредни этой несчастной и распрощаться с ней навсегда.
Главное — не поддаваться сочувствию и не жалеть ее. Такие особы умеют пользоваться слабостью своих собеседников. Успокоившись, Поль, чуть слышно насвистывая, принялся планировать предстоящий с Элен вечер.
…Голова у Лорен болела нестерпимо. Лед, вытащенный из холодильника, давно растаял, в мозгу будто засел безжалостный нетерпеливый дятел, выполняющий одну задачу — свести ее с ума. От боли она начала всерьез думать, что все ее воспоминания — всего лишь бред ее больного мозга.
Этот великолепный мужчина не помнит ее, и не значит ли это, что все эти перевоплощения всего лишь ее выдумки? Бывают же странные видения у людей, чей мозг лишен кислорода? И не то же ли самое происходит с ней? Нет, ей не Поля надо убеждать, что она его любимая, безвременно погибшая жена, а идти к врачу, причем к психиатру.
Тогда эти изнурительные, разрывающие ее изнутри видения просто исчезнут, и она будет жить так же, как и жила до приезда в замок Филдинга. Эта мысль так завязла в ее сознании, что она твердо пообещала себе: если Поль ее так и не вспомнит, она непременно по возвращении в Лондон обратится к врачу. И снова станет нормальным человеком.
После полуночи мигрень несколько ослабела, и Лорен, спотыкаясь, побрела в ванную, чтобы принять контрастный душ. Иногда это помогало, а иногда — нет. Системы в этом не было. Но сейчас, на ее счастье, душ помог, и в постель она легла уже в более-менее нормальном состоянии.
Сон настиг ее почти сразу, и тут же пронзил животным ужасом — она ничего не видела, но почему-то твердо знала, что это их воплощение — последнее, что оно — исключение из правил и, если Поль ничего не вспомнит и откажется от нее, им больше не встретиться никогда. Это было так страшно, что она рывком села на кровати, протягивая перед собой руки, будто пытаясь обнять ускользающего от нее любимого.
До четверга жизнь прошла так неощутимо, так бесцветно, что Лорен порой казалось, что она попала в невидимую со стороны стеклянную колбу. Она всё слышала, всё понимала, но чувства застыли, как стоячая вода, и никакие прелести Парижа ее не трогали.
Как обычная туристка, она побывала на самом верху Эйфелевой башни, побродила вокруг Триумфальной арки, почти день провела в Нотр-Дам-Де-Пари, любуясь его химерами, витражами и роскошным внутренним убранством. Везде было дивно хорошо, и нигде она не вышла из того сомнамбулического состояния, которое овладело ею в ночь на понедельник. Ничего не болело и ничего не хотелось. Она понимала, что это стресс, но ей очень нравилось это ни к чему не обязывающее ощущение. Оно не предполагало ни боли, ни желаний, что само по себе уже было прекрасно.
Но с утра в четверг это блаженное состояние стало таять, как легкая летняя дымка, и, чем ближе приближался вечер, тем быстрее. На его место приходил удручающий голод души. Одиночество, такое безнадежное и беспросветное, что даже мысли в голове замирали, завладело ею целиком.
Ей не хотелось двигаться, не хотелось говорить. Но в шесть часов, понимая, что это последняя попытка пробиться к тому Полю, которого она знала и безумно любила, Лорен постаралась принять как можно более достойный вид, надев строгий костюм с белоснежной блузкой и закрепив волосы в тугой пучок на затылке. Ожидая Поля, села в коридоре у окна, выходящего на улицу. Из него хорошо были видны все машины, подъезжающие к гостинице, и выходившие из нее посетители.
Лорен нервно вздрагивала при появлении каждой очередной машины и горестно вздыхала, не увидев того, кого ждала.
Дюмон подъехал ровно в семь, как и обещал. Учитывая бесконечные парижские пробки, это была нечеловеческая точность. Выйдя из машины, он внимательно посмотрел по сторонам и, закрыв машину, быстрыми шагами двинулся в гостиницу.
Лорен стремительно побежала по лестнице ему навстречу, вся охваченная трепетом и сомнениями. Внизу он что-то тихо спросил у сидящего за конфоркой у входа молодого человека с золотой серьгой в ухе, исполняющего обязанности портье. Завидев девушку, окинул ее быстрым взором, слегка поклонился и суховато спросил:
