— Ты имеешь в виду мальчиков?
— И Мим, и Уатта. И простую сельскую жизнь.
— То, что у меня нет ботинок, не означает, что мне не нравится жизнь на ранчо.
— Ты еще почти ничего не видела.
— Надеюсь, завтра ты мне покажешь? Взгляд ее таз явно был бесхитростным, и он понял, что ей действительно здесь нравится.
— С этого завтра и начнем.
Она улыбнулась, и ее голос стал мягче:
— Хорошо.
Раздосадованный тем, что ему приходится постоянно бороться со своим желанием, он потихоньку придвинулся к ней, так что их колени соприкоснулись.
— Я знаю, ты сама должна решить, работать ли тебе во время беременности или нет. И что будет потом. И как растить нашего ребенка. Но ты должна меня тоже понять; иногда мне кажется, что я стою на улице и наблюдаю за всем со стороны, и единственное, что я могу, это высказать свое мнение.
Она положила руку ему на колено.
— Мне важно твое мнение. Но ты тоже должен понять: я становлюсь мамой впервые, мне нужно время, чтобы взвесить все, прежде чем принимать решения.
— Я пытаюсь дать тебе время.
— Я знаю, — ответила она мягко.
Казалось, мир замер, когда он наклонил голову, и она прильнула к нему. Их губы встретились. Он испытывал голод по ней, по ее прикосновениям, по ее губам с самого Рождества. Оливия обвила его руками, крепко прижимая к себе. Он чувствовал ее грудь, но ему хотелось видеть эту грудь, прикасаться к ней, целовать ее. Ее дыхание стало его дыханием, он отклонился назад, потянув ее за собой, так что она легла на него. Оливия тихонько постанывала, все сильнее сжимала его плечи, его чувственность была на пределе от прикосновения кончиков ее пальцев к его шее, от цветочного запаха, который всегда исходил от ее волос. Ее стройные ноги переплелись с его ногами, он ощущал на себе ее дивную сладкую тяжесть.
Он гладил ее спину, опускаясь все ниже, пока его руки не добрались до ягодиц. Он прижался к ней в возбуждении, и она начала двигать бедрами в такт ему; он не знал, понимает ли она, что делает с ним.
Он стал целовать ее лицо, шею, плечи. Когда она прошептала его имя, он еще раз сделал толчок бедрами, ища удовольствия и одновременно желая дать его. Хриплым голосом он произнес:
— Оливия, ты не представляешь, как я хотел этого. Как сильно я тебя хочу.
Внезапно она замерла, и он понял, что разрушил колдовство. Теперь она перестанет действовать импульсивно, а это значит…
— Лукас, мы не можем… Мальчики, Мим, Уатт… Она попыталась встать, но он удержал ее, прижимая к себе.
— Поцелуй меня на прощание, Оливия. Пожелай мне спокойной ночи. Покажи, что хочешь меня. — Когда она заколебалась, он пробормотал:
— Ладно, не надо. — Мужская гордость заставила его высвободиться из-под нее. Сев на краешек софы, он немигающим взглядом уставился прямо перед собой.
— Лукас, ты меня не понял…
— Я прекрасно понял тебя, — оборвал он ее. Все ясно: она не испытывает влечения к нему, даже когда они оказываются рядом.
Выражение лица Лукаса, его застывшая поза говорили Оливии, что лучше сейчас его не трогать, даже не говорить с ним.
— Я ухожу спать, — сказала она. Он продолжал смотреть перед собой. — Извини меня. — Тебе не за что извиняться, — отрезал он. — Я думал, мы хотим друг друга, но, очевидно, я один испытываю влечение.
— Это не правда. Просто ты забыл, что я беременна и что значит эта беременность для меня, для моей жизни. Мне трудно во всем разобраться.
— Что ж, когда разберешься, не забудь сообщить мне.
— Уатт сказал, что ты можешь быть упрямым, но забыл добавить, что к тому же ты можешь быть несносным!
Она направилась к лестнице и внезапно осознала, что Лукас, сам того не желая, открыл ей свои чувства, пусть это было лишь физическое влечение. Они действительно начинают узнавать друг друга.
Знает Лукас Хантер об этом или нет, но он сбросил маску равнодушия и безразличия. И это давало ей надежду.
Утро на ранчо начиналось с завтрака, состоящего из яиц, сосисок и блинов, после чего мальчики приступали к своим домашним обязанностям, учась таким образом ответственности и умению работать вместе. Мим позволила Оливии помочь ей с приготовлением завтрака, но настояла на том, чтобы потом ее гостья отдыхала и наслаждалась свободным временем. Лукас нашел ей пару ботинок и повел на небольшую прогулку. Все утро кто-нибудь неизменно оказывался рядом с ними, и у них не было возможности остаться наедине, хотя бы ненадолго. Да и нарочитая отчужденность Лукаса не особо располагала к общению.
Он внимательно за ней наблюдал, когда показывал лошадей. До этого Оливия никогда не видела их вблизи и сейчас наслаждалась зрелищем. Ей захотелось подойти к этим красивым животным поближе. Пуля тыкалась ей мордой в шею и жакет, но Оливии это нравилось.
Тут в конюшню ворвался Русс со щеткой в руках, чтобы подмести дорожки. Все мальчики старались побыстрее управиться с делами, чтобы успеть на верховую прогулку с Лукасом после обеда.
Когда Мим поставила тарелки с, горячим супом и домашний хлеб на стол, Тревор, склонив голову набок, спросил Оливию:
— А ты едешь с нами кататься?
— В этот раз нет.
Тревор явно обрадовался — выходит, Лукас полностью будет принадлежать им.
После обеда Оливия помогала Мим убрать со стола. Внезапно, относя тарелки в раковину, она почувствовала усталость.
— Лукас на этот раз выглядит каким-то притихшим, — заметила Мим.
Их взгляды пересеклись, и Оливия поняла, что может довериться этой женщине.
— Я не понимаю, что происходит. Лукас наблюдает за мной, как будто ожидая, что я вот-вот потребую отвезти меня домой.
— До этого вы общались в совершенно другой обстановке, — сказала Мим. — Нет, здесь что-то еще. Впрочем, может быть, у меня просто разыгралось воображение.
— Или это интуиция.
— Вы знаете, что его беспокоит, да? Мим убирала со стола столовые приборы.
— Лукас рассказывал тебе о Седеете?
— Седеете? Он… встречался с ней?
— Она хотела выйти замуж за Лукаса. Корысти ради. Он был сильно увлечен ею, пока однажды они не провели выходные на ранчо.
— Ей здесь не понравилось?
— Это мягко сказано.
— А если я спрошу его об этом?
— Он не захочет говорить. И причин у него на это более чем достаточно.
Оливия открыла посудомоечную машину и сложила в нее тарелку. Потом быстро выпрямилась и почувствовала небольшое головокружение.
— Что с тобой? — испуганно спросила Мим.
— Ничего особенного. Доктор сказал, что у меня пониженное давление. Иногда кружится голова.
Работа по кухне была забыта. Мим выдвинула стул и села рядом с Оливией.
— Почему бы тебе не поспать, пока все на прогулке?
