Христо почувствовал все, что творилось у нее в душе. Ругал ли он себя за то, что она застигла его в этот момент? А может, он сам, подсознательно, решил подвести Иру к черте, за которой надо делать выбор — или оставить все как есть, или...
Если бы он выбирал, он бы оставил все как есть. Но он знал, что такое семья, и ему было жаль лишать Иру радости узнать это так, как знает он.
Но вот этого дать он ей не в силах.
Последняя ночь была не бурная, а невероятно нежная. Без слов они понимали оба, что это прощание. Навсегда.
Ира не плакала, казалось, она хочет запомнить, как это, когда ты любишь и тебя любят... Кто знает, может, никогда ничего подобного в ее жизни уже не случится. Поэтому надо запомнить и потом, вспоминая, по капельке извлекать из памяти.
Он уехал наутро, она его не провожала. Она никогда его не провожала.
А потом дала объявление об обмене. Решила уехать из Измайлова.
На Ленинский проспект.
26
— Я готова на все! — Она шлепнула пухлой рукой по столу и накрыла половину арбуза, изображенного на клеенке. Он был почти в натуральную величину, и Дима, наблюдая за ее кистью, удивился — вот это размер. Какой же номер перчаток носит Люшка?
— Ты имеешь в виду, что готова выйти за меня замуж?
Она усмехнулась.
— А ты хочешь? Ты хочешь на мне жениться?
— Ты еще спрашиваешь.
Она подалась к нему, полы халатика разъехались на груди, и он увидел сероватую бретельку. Люшка не отличалась аккуратностью. И халатик давно надо было постирать. Но она вот такая.
Дима накануне долго думал, высчитывал и решил, что ему просто необходимо выстроить цепочку, в конце которой он обретет все, что надо: деньги, любящую женщину и беззаботную жизнь.
Его сердце бешено заколотилось.
Цепочки он выстраивать умел еще в прошлой жизни, при социализме, как он говорил. А выстроив, крепко-накрепко сковать звенья и, перебирая одно за другим, карабкаться с их помощью вверх.
Валентина думала о своем. Это было ясно по ее пухлому, поплывшему лицу.
— Я эту суку задушу, если понадобится. — И она, стиснув руки, покрутила ими так, будто выжимает мокрое полотенце.
Дима удивлялся, сколько же злости может быть в женщине? Ему попадались глупые, наивные, назойливые, слабые, но никогда не было злых. Но это его не пугало. Он сильный, хитрый, решительный, изворотливый... Какие еще качества он признавал за собой? Ну есть еще кое-что. Он ухмыльнулся. А в постели она хороша. Наверное, злость перегоняет в похоть. Такой любовницы у него еще не было.
А жениться ему надо успеть до смерти папаши. Его час скоро пробьет. Знакомая медсестра сделала ксерокс истории болезни Замиралова, он отнес его знакомому доктору, Семену Ильичу. Поглядев, тот откинулся на спинку старого потертого кожаного кресла, которые стояли в клинике со времен царя Гороха.
— Если он еще жив, его надо показывать за деньги.
— Настолько серьезно?
— Димик, предлагаю еще один способ нашего с тобой обогащения. Ты продаешь билеты, а я собираю народ на лекцию. Я им всем расскажу, как с помощью нетрадиционной медицины вылечил этого человека!
Дима захохотал.
— Ну вы, как всегда, полны идей, Семен Ильич. — Он покачал головой. — Знали бы вы, на ком хотите заработать.
— А что? Он член правительства? Или председатель Центробанка?
— Да нет. Но тоже личность. Про Меховой Дом Замиралова слышали? Так это хозяин. Замиралов Иннокентий Петрович.
Брови Семена Ильича высоко взлетели.
— Вот как. — И хмыкнул в поднесенный ко рту кулачок. Семен Ильич Миркоф знал это имя.
— А ты с ним знаком?
— А как же. И с его дочерью.
— Ах вот оно что... — Семен Ильич, склонив голову на бок, пристально посмотрел на него: — Она тебе нравится, да? Или ее папаша?
Дима открыл рот, чтобы ответить, но Семен Ильич покачал головой.
— Нет, нет. Прости старшего товарища за болтовню. Давай лучше о другом... Ко мне обратилась моя племянница, они живет в Германии, от нее приедет человек в Москву, у них там какой-то проект. Так вот, они хотели бы кое-что узнать про Меховой Дом Замиралова. Наверное, рассчитывают навести мосты сотрудничества, или как это сейчас называется. Я человек аполитичный и стою вне экономических процессов... — Глаза его хитро блестели за стеклами очков.
Дима Летягин, услышав это, просто взвыл.
— Только не надо лапши на уши. Это я, Семен Ильич, я, Дима Летягин, который знает вас давно и хорошо.
Семен Ильич раскатисто захохотал.
— Привычка — вторая натура.
— Я хочу говорить с первой натурой. Вы можете мне это обещать?
— Да, да. Конечно. Убеди свою пассию в главном: «зеленое» движение самое гуманное в мире. Обдирать шкурки с животных — преступно. И, став хозяйкой Мехового Дома, она должна продать его и заняться чем-то более благородным.
— Она и сама не прочь открыть ресторан.
— Отлично, пускай откроет вегетарианский. И еще одно: у моей племянницы есть дела, которые она хочет провернуть в Москве. Ей нужны некие услуги. Я рассчитываю на тебя. Она заплатит.
— Дело денежное? У вашей племянницы?
— Я полагаю. В Германии не денежных нет. Она авантюристка по натуре. Всегда такой была. Ты бы послушал, как она обвела вокруг пальца немецкие власти? О, я как-нибудь тебе расскажу. Да она просто Мата Хари от рождения. Так вот, Димуля, за кое-какие услуги она нам обещает приличную субсидию, этакий грант на безбедную жизнь. Понимаешь?
— Да-а? — неопределенно протянул Дима, и Семен Ильич решил дожать его.
— Больше всего на свете что ты любишь делать, Дима?
— А, вы помните?
— Никто не забывает то, что дорого и твоему собственному сердцу. — Он деланно вздохнул, и Дима увидел, как зарумянились гладко выбритые щеки. — Я тоже люблю это делать, Дима. Как и ты.
— Ладно, что и почем?
— О деталях мне сообщат. Ты не будешь в обиде.
— Идет... — Дима поднялся.
— Выпьем по маленькой?
На прощание они обменялись понимающими взглядами...
Дима одернул себя, не стоит отвлекаться он главного.
В стекло веранды стукнула еловая лапа. Собирался дождь. Какой замечательный лес вокруг дома. Да, дача просто генеральская, подумал Дима вскользь, не подозревая, что дача на самом деле генеральская. Замиралов купил ее в свое время у генеральской вдовы.
— Слушай, Люшка, а ее незачем душить. Мы придумаем что-нибудь получше. Обещаю. Ты станешь хозяйкой.
— Я для этого сделаю все. Мой милый, я тоже девушка с головой, а не только с тем, чем ты думаешь. — Ее лицо покраснело.
— Прости, прости, Люшка.
— Ладно.
— Люшка, милая! — Он помахал рукой у нее перед глазами. — Вернись. Куда ты пропала? Я с тобой.
— Мы должны избавиться от нее навсегда.
— Понял, понял, дорогая.
27
