Глядя с болью на чек, который протягивал ей адвокат в строгом сером костюме и ярком желтом галстуке, она всей душой хотела, чтобы отец был жив. Ей были не нужны эти деньги. Она хотела, чтобы отец не умирал. Когда она приехала в родной дом в Энсино, с гостиной, выдержанной в желто-розовых и зеленых тонах, с хромированными этажерками из стекла и симпатичными коврами, ее ждало письмо от Брахмана. Он видел ее фотографии Томазо Альери в журнале «Пипл» на этой неделе, сообщал он, и в «Огги» тоже, и, видимо, другие журналы их напечатали, раз ей удалось сделать их так много, да еще разослать чуть ли не по всему миру! Он обращал ее внимание, что она занималась этим в то время, когда работала на него. И он не намерен терпеть предательства и не прощает ей ее поведения. Поэтому он более не нуждается в ней в качестве своего ассистента.
Даная изумленно смотрела на письмо, не веря своим глазам. Брахман ее уволил! Как он смеет? Как он мог так поступить с ней?
— Забудь о нем, — посоветовал ей Рик. — Ты многому у него научилась, верно? Тогда почему бы тебе не работать самостоятельно? «Даная Лоренс — знаменитый фотограф!» Разве это не то, к чему ты всегда стремилась?
Он был прав, она многому научилась у него, — иначе как бы она смогла сделать те самые фотографии в Лондоне? Она многим была ему обязана, это он научил ее технике и тонкостям этой профессии, но joie de vivre[15], манекенщицы и особый колорит молодости принадлежали ей, потому что она сама была молодой и ей была близка сумасшедшая лондонская мода, и именно она смогла отлично передать все, что увидела.
— Возьми пятьдесят тысяч отца, — продолжал Рик. — Купи себе собственный «Никон» или «Роллей» и «Хассельблад». Воспользуйся этой возможностью, Даная. Вперед!
Она не могла себе представить, что будет дальше и как она сможет работать уже не в качестве ассистента Брахмана. Ведь она проработала у него ни много ни мало два года. Но Даная понимала, что брат прав: пришло время сделать шаг вперед.
— О'кей, — наконец сказала она, глубоко вздохнув, — пусть будет так. Даная Лоренс — большой ас в фотографии — готова к борьбе.
* * *
Таким образом она очутилась в самолете, летевшем в Нью-Йорк, куда она возвращалась после всех этих событий. И если ее фотографии действительно оказались в «Вог», это дает ей в руки золотой ключ, который откроет перед ней все двери. Взяв журнал в руки, она пролистала страницы в поисках знакомых фотографий. У нее перехватило дыхание, когда она увидела их. Да, о да… они были там! Ее девушки были на целых четырех страницах журнала — они смеялись, выходя из такси, парились в сауне, катались на чистокровных лошадях. Снимки выглядели замечательно, лучше, чем она ожидала… а сверху фотографий крупными белыми буквами шла надпись: «Брахман фотографирует новый молодой Лондон». Не веря своим глазам, Даная просмотрела предыдущие страницы журнала. На всех них были похожие надписи: «Брахман очарован Миланом», «Брахман понял душу Рима», «Париж Брахмана». Журнал описывал новые достижения Брахмана в Лондоне, вознося до небес его замечательные фотографии в сауне, его остроумие в преподнесении британской элегантности, его способность настраиваться на ритм каждого города. «Вог» расхваливал талант Брахмана, а Брахман присвоил ее фотографии!
Уронив журнал, Даная пробралась мимо мужчины, сидевшего в соседнем кресле, и почти побежала вдоль прохода в туалет. Запершись в крошечном душном пространстве, она разрыдалась от боли и разочарования. Наконец, когда злость заняла место боли, она сполоснула лицо, подержала смоченную в холодной воде салфетку у своих опухших глаз и поклялась, что не позволит такому когда-либо случиться с ней еще раз.
Она была уверена, что имеет основания стать знаменитой — ее фотографии в «Вог» доказали это, хотя никто никогда не узнает, что это были ее снимки. Но теперь она знала, что должна стать такой же безжалостной, как все Брахманы мира. Глядя на свое заплаканное лицо в маленьком зеркальце, она дала зарок — она, Даная Лоренс, будет руками и ногами пробиваться наверх — несмотря ни на что и ни на кого. Она готова к жертвам.
Стоило Каролине Кортни взглянуть на себя в зеркало, она сразу же замечала множество недостатков в своем лице — курносый нос, придававший ей задиристый вид, густые каштановые волосы, тогда как она всегда хотела быть яркой блондинкой с нежной, розовой кожей. Правду сказать, ее собственная кожа имела все же одно преимущество: от солнца она становилась приятного золотистого оттенка, и для этого Каролине вовсе не требовалось жариться часами. Конечно, хорошо было бы быть высокой и иметь решительный характер, думала она, вздыхая, и уж во всяком случае, не быть, как говорится, метр с кепкой. Однако желтый костюм, который сшила Соня Райкил, был скроен таким образом, что делал ее стройную и не очень длинноногую фигуру на несколько сантиметров выше, а цвет гармонировал с ее темными волосами и зеленоватыми глазами. Она не была уверена, что ей не следовало придать своим глазам более трагическое выражение, учитывая, что ее только что бросил любовник. Но почему-то трагический вид не вязался с ее характером.
Уныло отвернувшись от небольшого зеркала в туалете на борту самолета «Бритиш Эаруэйз», летевшего из Лондона в Нью-Йорк, она вернулась на свое место. Надо отдать должное Периклу, он не стал мелочиться и отправил ее первым классом, хотя, конечно, мог бы сделать совсем широкий жест и оплатить ей салон «люкс». Но Перикл был человеком, привыкшим считать свои деньги, особенно если дело касалось отставных возлюбленных.
Нужно смотреть правде в глаза, думала она мрачно. Внезапная идея послать ее в Нью-Йорк по делам галереи была лишь предлогом, чтобы избавиться от нее и наладить отношения с Эвитой. Сейчас, когда она уже была в состоянии трезво смотреть на вещи, а не искать оправданий для Перикла и не успокаивать себя мыслями, что все еще может быть хорошо, Каролина вынуждена была признать, что ее роман был обречен с самого начала, это было ясно как Божий день.
Глядя на бесконечную голубизну неба над Атлантическим океаном с высоты тридцати пяти тысяч футов, Каролина размышляла о том, что если кто и был виноват во всем, то это ее тетка Катриона.
Тот день, когда тетка позвонила ей, был очень дождливым. Прячась от первых капель дождя, который грозил перейти в ливень, Каролина спешила в «Моди» вдоль Саус Молтон-стрит. Тряхнув мокрыми кудряшками, как промокший пудель, она закрыла за собой полированную стальную дверь.
— Опять с опозданием, Каролина! — раздался голос Яцинсии Майклз, которая с улыбкой смотрела на нее. Каролина постоянно опаздывала, но была в магазине настолько незаменима, что миссис Майклз прощала ей практически все, не говоря уже о том, что сделала Каролине тридцатипятипроцентную скидку на одежду из своего магазина. Каролина хоть и не была такой высокой, как настоящая манекенщица, но у нее был свой стиль. Она умела носить все самое модное с таким шиком, что заставляла верить клиентов магазина, что и они тоже смогут выглядеть отлично в этой одежде. Каролина умудрялась убеждать клиентов примерить платья, которые при других обстоятельствах они бы немедленно отвергли как «трудные» в носке. Она показывала им, как именно они должны носить такие платья, подбирая к ним подходящий пояс, бусы, серьги и туфли. Каролина настолько меняла их представления об одежде и сводила на нет их опасения, что, уходя из «Моди», они лучились обретенной уверенностью в себе, чувствуя полнейшую гармонию с окружающим миром.
