– Я попросил, чтобы следующее блюдо нам подали сюда.
– Какого черта ты это сделал?
Ну… разве она не была настоящей леди, когда пребывала в муках плотского разочарования?
Оливер улыбнулся влажными, слегка опухшими от поцелуя губами:
– Я не знал, что это должно было случиться. Я решил, что тебе хотелось остаться наедине.
Одри одернула юбку. Он отступил назад.
Похоже, больше всего здесь заботятся о том, чтобы вовремя остановиться.
– Я хотела бы уединения прямо сейчас.
– Тебе необязательно есть. Мы можем продолжить, когда они уйдут. – Его взгляд вдруг стал острым и пронизывающим. – Если это то, чего ты хочешь.
Да, прямо сейчас она действительно этого хотела – она была настолько возбуждена, что не могла думать ни о чем другом, кроме как о возобновлении ласк. Но через пять минут… Кто знает? К тому времени ее мозг, возможно, успокоится и напомнит ей о всех причинах, почему это была плохая, очень плохая идея.
Через пять минут все это может закончиться.
«Ты должна быть уверена». Вот что он имел в виду: она должна быть уверена в своих желаниях и действиях в холодной, безжалостной реальности, а не в горячем, лихорадочном состоянии, в каком она пребывала сейчас.
В дверь постучали, и Одри повернулась лицом к окну, без надобности одергивая платье и делая вид, что она только что любовалась видом, а не ощущениями, которые рука Оливера вызывала у нее, прикасаясь к ее груди. Позади нее Оливер принял еду, поблагодарил и тихо закрыл дверь.
Потом наступила тишина. Такая густая, что Одри обернулась.
Он стоял с полным подносом в руках и вопросительно смотрел на нее.
Предоставляя ей выбор.
Ее пульс даже не успел успокоиться. Как она могла принять правильное решение, когда он все еще бесновался у нее в теле, носясь вместе с разбуженными гормонами?
Она сделала свой выбор, сложив руки перед собой на груди.
– Что под крышкой?
– Пальчики из охлажденного имбиря, приготовленные по особому рецепту. – Если он и был разочарован, то никак это не показывал. Он изысканно приподнял одну бровь и облизнул губы, которые только что причинили ей такой великолепный ущерб. – Хочешь попробовать, Одри?
Она в очередной раз одернула платье, а затем подошла к огромному обеденному столу и скользнула в кресло в углу. Учитывая расположение других стульев, ему придется сесть либо рядом с ней, либо напротив нее. Конечно, он выбрал именно тот стул, который стоял ближе к ней.
– Перестань думать, – пробормотал он, поднял крышку с принесенного подноса и выставил содержимое между ними на стол.
– Я и не думаю.
– Еще как. И анализируешь, фильтруешь. Я прямо вижу, как это происходит. – Он подал ей имбирь, который должен был нейтрализовать вкус всех предыдущих блюд и подготовить рецепторы к последующим ощущениям. – Ты делишь то, что только что произошло, на приемлемые и неприемлемые части и кладешь их в разные коробки.
Одри отвела взгляд.
– Но я хотел бы знать, что и куда ты положила.
Она подняла глаза в ответ.
– Куда ты отнесла пребывание здесь в этих апартаментах наедине со мной?
Она сделала глубокий медленный вдох:
– Это необходимо. И благоразумно. – И поэтому вполне оправданно.
– А что насчет этого платья?
– Платье прекрасное. В нем я чувствую себя красивой.
У него была уникальная возможность сказать «Ты красивая». Но он этого не сделал. Большая часть ее была рада, что он не опустился до таких банальностей. Меньшая лишь немного всплакнула.
Оливер откинулся в дорогом кресле и наблюдал за ней.
– Что бы ты изменила в себе? Если бы могла?
Она задумалась. Форма ее глаз была самой обыкновенной, но они неплохо выделялись при умелом макияже. И их цвет был достаточно безобидным. Ее губы были прямыми и невызывающими, не слишком маленькими, и они аккуратно сидели под длинным прямым носом. Даже это нельзя было назвать серьезной проблемой.
Просто все было каким-то… тусклым, невнятным.
– Моя челюсть немного квадратная.
Он покачал головой:
– Она сильная. Выраженная.
– Ты спросил меня, что бы я изменила. Вот это.
– Это придает тебе характер.
Она рассмеялась:
– Да. Потому что все женщины просто жаждут иметь лицо «с характером».
– Ты можешь иметь характер и по-прежнему быть красивой. Но ладно, что еще?
Она вздохнула:
– Дело не в отдельных недостатках. Я не почувствую себя перерожденной, если сделаю пластику век, подтяжку бровей или проткну уши. Просто у меня нет… – Она продумывала варианты формулировок. – В моей внешности нет какой-то яркой отличительной черты, самой по себе замечательной.
– Я могу назвать три.
– Ха-ха.
– Я серьезно. Хочешь послушать?
Она сделала глубокий вдох. Часть ее хотела посмотреть, как он будет барахтаться, чтобы заставить ее поверить в свою ложь. Но другая часть, более глубокая, задалась вопросом, действительно ли он видит ее как-то по-другому. Победило любопытство.
– Конечно.
– Твои скулы, – начал он сразу же, как будто ждал годы, чтобы сказать это. – Ты не подчеркиваешь их румянами, да тебе и не нужно. И когда ты улыбаешься и твои мышцы сокращаются, они особенно выгодно выделяются.
Она подняла бровь:
– Полезно знать.
– Во-вторых, на твоем лице написан… интеллект. Ты всегда выглядишь такой сосредоточенной, такой внимательной. Это выгодно отличает тебя, еще как.
– У меня умное лицо?
– Миленькое лицо может быть у любого…
Она обдумывала это. Его язык тела подсказывал ей, что Оливер говорил серьезно, но она не собиралась таять от его похвалы.
– Любопытно узнать, что может превзойти «умное» лицо…
Он не колебался ни секунды:
– Твое тело.
Не то, чего она ожидала. И его проницательный взгляд немного ввел ее в замешательство.
– Пожалуйста, не называй меня атлетичной.
– Нет? – Значит, он собирался.
– Это подразумевает «бесформенная и плоскогрудая».
– Только если ты хочешь обидеть. – Он посмотрел на нее, и его глаза потемнели, прежде чем он заговорил. – А вот что «атлетичная» значит для меня.
Он слегка наклонился вперед.
– Пластичная. Гибкая. – Каждое слово было скорее похоже на дыхание. – Выносливая. Сильная. Такое тело легко справится с вынужденными нагрузками.
Воздух, поступающий в ее легкие, казалось, был недостаточно насыщен кислородом или вовсе лишен его, и ей пришлось ускорить дыхание, чтобы компенсировать недостаток. Ее воображение рисовало всевозможные образы, которые он мог иметь в виду.
– Я думаю о выносливости и стойкости.
– Это все касается секса с тобой? – выдохнула она.
– Кто сказал, что я говорю только о сексе? А как насчет долгой здоровой жизни? А роды? А дальние походы туда, – он указал на крутой склон горы вдалеке, – и кинопросмотры на этом диване? Возможно, глазами мужчина видит только поверхностные детали, но на подсознательном уровне стремится к партнеру, который будет жить столько же, сколько он сам.
