— Лишь бы твой старикан все не испортил, — недовольно проворчала Жанна.
Евгений сглотнул комок в горле и ничего не ответил. Нашарил в кармане висящих на стуле брюк пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и затянулся.
— Ты что, охренел, молодой человек? — обалдела Жанна. — А ну пошел на кухню!
Женя послушно ушел, но проторчал на кухне не пять минут, как думала быстро и с удовольствием заснувшая Жанна, а больше часа. За это время он извел полпачки сигарет. И думы его были одна тяжелее другой.
Славику Полухину было тошно. Просто невообразимо тошно. Метеочувствительным Славик сроду не был, и на пониженное давление и повышенную влажность хандру его списать было невозможно. Хотя именно в такие дни начинала давать о себе знать его голова — болела, тварь, хоть отрезай. Но к этой боли он был уже привычный, не первый год, чай, мигренями страдал.
Был Славик достаточно известным в прошлом спортсменом. Вторую ступеньку пьедестала считал для себя личным позором. Причем не на каких-то районных соревнованиях — чемпионаты Европы выигрывал. В свои тридцать шесть и за Россию бился, и даже за канувший в лету СССР успел повыступать.
В секцию классической, или, как позже стали говорить, греко-римской борьбы, его привела мать. За ухо привела, когда мрачные перспективы его будущего в лице участкового и инспектора по делам несовершеннолетних с завидной регулярностью стали появляться на пороге квартиры уборщицы, воспитывавшей своего охломона в одиночку. Это было самое удачное ее решение в жизни. Растрачивавший свои недюжинные силы впустую, подросток получил перед собой цель и попер к ней с настойчивостью магнита, тянущегося к железу.
Как любой «классик»-тяжеловес, достигший серьезного успеха, Славик обладал несокрушимым упорством, нечувствительностью к боли, способностью «на зубах» выползать из любых положений, причем не хитря, не маневрируя, только собственной силой.
Медлительная основательность, с которой он делал все в своей жизни и которую более ушлые товарищи довольно справедливо считали заторможенностью, ничуть ему не мешала достигать успеха в его начинаниях. Многим она внушала трепет и даже панику. Выдержать его тяжелый и усталый взгляд мог редкий хомо сапиенс. Да, Славик был настоящим «тормозом», но тот, кто посчитал бы его недалеким дурачком, был бы крайне разочарован результатами своей ошибки. Под низким лбом не слишком быстро, но очень надежно щелкали механизмы «соображалки», ловко просчитывая варианты событий и возможные итоги. Страдая некоторой излишней прямолинейностью, Славик с лихвой компенсировал этот недостаток тем, что в некоторых кругах называют «ответственностью за базар». Он предпочитал молчать, но если уж что-то сказал — всегда это делал, несмотря на то, что интересы могли уже измениться и выполнять обещанное становилось невыгодно. Такая линия поведения в сферах, где он вращался, декларировалась как единственно возможная для «правильного пацана», но в реальности ее придерживались очень немногие. Славик же был именно таким человеком.
Все эти способности и дарования, вкупе с тем, что Славик был нечувствителен не только к своей, но и к чужой боли, быстро снискали ему уважение среди коллег по цеху и достойное положение в обществе.
Голову Славику крепко и надежно оттоптали многочисленные противники на всевозможных соревнованиях разного ранга. Потом для верности, не иначе, в каком-то разговоре о делах, противная сторона в качестве аргумента привела бейсбольную биту, которой и приложила Славику по бритому затылку.
Аргумент этот был неправилен, в чем товарищи по бизнесу, так не по-джентльменски обошедшиеся со Славиком, очень скоро убедились. Не иначе как небеса их покарали, так как все они в скором времени оказались на больничной койке с повреждениями различной степени тяжести. А сам Славик в результате малопонятных ему интриг оказался в местах «не столь отдаленных», хотя на самом деле были они весьма отдалены от всех известных Славику мест.
А во время этого незапланированного отдыха случилась еще одна беда — контрольная. Упала на негр вековая сосна. Да прямо по больному месту. По голове то есть. Но Славик и это выдержал, голова у него тренированная была. Правда, временами что-то там сбои давать начало да болеть люто иногда. Но боль переносить Славик всегда умел. А что сбоит — так ведь всегда поправить потом можно, Славик же не спринтер, все не спеша делал, на совесть.
В заведении их после этого случилось еще несколько несчастных случаев. Наверное, потому, что злые языки шептали по кубрикам, будто сосна та неспроста упала. Только Славику до этого дела не было, через пару месяцев он уже снова в любимую столицу вернулся. Правда, после этого никто его больше Славиком не называл, даже жена. Исключительно Вячеславом Геннадиевичем. И только самые близкие друзья по привычке звали его Слава-Мюллер. Славик и сам не знал почему. Пиво вроде такое есть, только он пиво и не любил никогда. Да какая разница! Нормальное погоняло, похуже бывают.
И еще после отсидки у него характер испортился. До того Славик был парнем хоть и тормозным, но жизнелюбивым и в общем-то добродушным. А исправительное учреждение что-то в нем подточило. Временами находили на него приступы беспричинной хандры и тоски. Вот как сегодня.
Казалось бы, чего горевать? Ведь все так здорово начиналось! Денек приятный, снегопад кончился, все вокруг было еще чистым и пушистым. Гнал себе Славик по своим делам по Московской кольцевой автодороге, наслаждался хорошей машиной, послушно отзывавшейся на любые телодвижения хозяина. Толчеи на трассе не было, топчи себе тапкой в пол, вышивай по рядам кружева. Нет, блин, послал архангел козла на «девятке»!
Вывалился откуда-то из четвертого ряда, когда Славик аккурат из второго выпорхнул в длинное окно на третьем — и четко в борт затормозил. Профессионально пометил — от переднего бампера до заднего, сука такая!
Уже догадываясь, что день безнадежно испорчен, Славик медленно, оттягивая момент катастрофы, выбрался из салона, осмотрел повреждения. И свет померк вокруг. Надругались над его конем, цинично и бесповоротно! Как клеймо на лбу у «петуха», красовалась свежая уродливая вмятина-полоса вдоль всего кузова, от края до края. С машиной ведь как — она как честь, что один раз дается. Раз — и ты уже сами понимаете кто, и место твое возле параши, персональная кружка и ложка с дырочкой. Лишили Славика его друга, не мог он позволить себе на зашкваренной тачке ездить, люди не поймут.
А этот сучара козлинобородый уже заплясал вокруг места происшествия. Знак выставил, как положено, за тридцать метров, фотоаппарат достал, щелкает чего-то, папарацци хренов. Славик все стоял, убито глядя на испоганенную машину, и такая тоска его взяла, что ни в сказке сказать, ни рублем не измерить. Даже баксами не подсчитать без машинки.
