Скотти вздрогнул, когда Августа появилась прямо перед ним, словно материализовавшись из сгущающейся тьмы.
— Вы напугали меня, — усмехнулся он, протягивая руки, чтобы обнять ее.
— Извините, я не хотела, — Августа отстранилась, избегая объятия.
— Ничего, — Скотти покорно сложил руки на груди. — Я не думал… то есть, я думал… — И он вдруг громко рассмеялся.
Августа тоже едва не засмеялась, но побоялась, что смех ее покажется Скотти истеричным.
— Добрый вечер, — сказал Скотти, словно начиная все сначала.
— Добрый вечер.
— Я пригласил бы вас погулять, но мне не хочется оставлять Хлою одну. Как насчет того, чтобы покачаться на качелях?
— На качелях? А, — догадалась девушка. — У вас на крыльце? Почему бы и нет.
— Вообще Хлоя спит крепко, — пояснил Скотти. — Но все-таки для нее это незнакомый дом в незнакомом городе с незнакомыми ночными звуками.
— Понимаю.
Он взял ее за руку, и Августа нервно вздрогнула от этого невинного прикосновения.
— Я оставил бы на крыльце свет, но… насекомые — вы понимаете.
— О, я тоже, — воскликнула Августа. — Я хочу сказать — именно поэтому я тоже не включила свет у себя. Жаль, что сейчас не полнолуние.
Они шли в полной темноте. Гравий громко хрустел у них под ногами. Действительно, полная луна была бы сейчас как нельзя кстати. Воздух, казалось, был пропитан романтикой, и им обоим было почему-то неловко.
— Осторожнее, — предупредил Скотти. — Здесь где-то валяется велосипед Хлои.
— Я видела вас вечером во дворе, — сказала Августа. — Хлоя неплохо катается. Скоро уже можно будет снять дополнительные колеса.
— Возможно. Но они с матерью живут в городском многоквартирном доме, и у нее нет возможности потренироваться. Поэтому она все забывает в промежутках между визитами ко мне и чувствует себя неуверенно на велосипеде.
— Говорят, что, когда научишься, уже никогда не забудешь приобретенных навыков. — Августа почувствовала, как ее тихонько тянут за руку, и последовала за Скотти на крыльцо. — Лидди до сих пор умеет ездить на велосипеде. Пока не родился Тодд, они с Аланом сажали двух старших мальчиков на специальные сиденья и отправлялись в долгие велосипедные прогулки. У них даже были специальные детские шлемы и все такое.
— А вы научились кататься?
— Не было времени, — пожаловалась Гасти. — Надо было много репетировать.
Скотти подозревал, что Августа была лишена многих детских радостей, и не стоит напоминать ей об этом сейчас — это только испортит им обоим настроение. Он подвел девушку к качелям и предложил сесть, но сам продолжал стоять рядом.
— Можно спросить вас кое о чем?
— Конечно.
— Ваши цветы… Вы не очень рассердились? Я объяснил Хлое, что нельзя рвать цветы в чужом саду. Жалею, что не сделал этого раньше. Я не ожидал…
— Ох, лучше бы вы этого не делали! — с жаром прервала его Августа, вскочив с качелей. Ей требовалось движение, она просто не могла усидеть спокойно под его пристальным взглядом. — То есть хорошо, что вы объяснили все это Хлое, но лучше бы вы этого не делали. Она ведь хотела как лучше…
— Как лучше?
— Ну, она ведь нарвала цветы для меня. Чтобы сделать мне приятное. И я бы не хотела, чтобы у Хлои сложилось впечатление, что я недовольна ее подарком.
Августа подошла к перилам веранды и стала смотреть на освещенные окна соседних домов. А Скотти с раскаянием думал, что зря поспешил отчитать дочь, не разобравшись, в чем дело. Для женщины, не имевшей собственных детей, Гасти удивительно тонко чувствовала их нужды и настроения. А может быть, эта чувствительность объяснялась именно тем, что у нее нет своих детей?
— Тогда я дважды перед вами в долгу, — сказал Скотти. Девушка вопросительно посмотрела на него через плечо. — Сначала лестница, теперь цветы.
Августа рассмеялась, снова повернувшись к перилам.
— Хлое понравилась песенка, которую вы для нее сыграли. — Скотти присел на перила рядом с девушкой. — Она сказала, что слышит в этой музыке звуки счастья.
— Я тоже любила эту песенку, когда была маленькой. Ее играл для меня отец. — Августа на мгновение замолчала, улыбаясь своим мыслям. — Конечно, эта песенка вовсе не о маленькой девочке, покрасившей свою спальню в красный цвет. Как вы думаете, Хлоя будет очень разочарована, когда узнает об этом?
— Конечно, нет. — Между ними снова повисла неловкая тишина. Первым ее решился нарушить Скотти. — Каким он был, ваш отец?
— Спокойным, добрым, — пожав плечами, Августа сделала несколько шагов в сторону лестницы. — Никогда не считал себя скрипачом. Просто говорил, что играет на скрипке, но не называл себя музыкантом. Отец был самоучкой. Играл по слуху, не умел читать нот. Он играл с небольшим оркестриком в основном в ирландских пабах, иногда в барах в западном стиле. Играл все — от джаза до музыки кантри времен шестидесятых.
— Но он не был так талантлив, как вы, — предположил Скотти.
Привалившись спиной к белой колонне, поддерживающей навес, девушка задумчиво посмотрела на него и покачала головой:
— Это не совсем так. Кое в чем он был даже лучше. Я люблю музыку и уважаю свой талант. Но отец еще очень нежно относился к самому инструменту. Я часто думаю, что с таким же успехом могла бы научиться играть на пианино или флейте. Для отца же существовала только скрипка. Ее звук, форма, ощущение дерева под руками… Лицо его светлело всякий раз, когда он брал в руки инструмент, и он… он словно был не с нами, когда начинал играть. Может быть, на небесах. Это видно было по выражению его лица, по тому, как он двигался… — Девушка вдруг рассмеялась. — Извините, наверное, я говорю больше, чем вы хотели бы услышать.
— Вовсе нет. Люблю слушать истории о других людях. Они просто завораживают меня. Я ведь экстраверт, если вы помните.
— И вы, вне сомнения, заметили, что я, напротив, очень замкнута, не люблю открываться перед людьми…
— Нет. Вовсе не заметил. Здесь все любят вас, а дети так просто обожают. — Скотти с любопытством поглядел на Августу. — А какой считаете себя вы сами?
Августа не спешила с ответом.
Это была чудесная ночь, спокойная, ясная. Такая ясная, что звезды в небе напоминали огромные бриллианты, рассыпанные по черному бархату. Такая тихая, что можно было говорить шепотом и все же расслышать друг друга. Она вздохнула.
— Сейчас я уже не знаю, — призналась она.
— Хорошо, тогда расскажите, какой вы были раньше.
— Я была довольно поверхностной особой. Иначе я оказалась бы лучше подготовлена к тому, что со мной случилось.
— Готовой к чему? — уточнил Скотти.
— Не знаю. К тому, наверное, чтобы прожить остаток своей жизни так, как я живу сейчас.
