– Нет, знаешь Гуннар, я думаю, что Йенни вовсе не так сильна и самостоятельна. Она должна была быть сильной, пока жила дома, потому что она была опорой для всех. Меня она полюбила, потому что я гораздо мягче ее и нуждаюсь в ней. Ах, вечно кто-нибудь нуждается в Йенни! А вот теперь она нужна Граму. Да, она сильна и самоуверенна, она сознает это и с радостью идет ко всем на помощь. Но ведь и ей в конце концов надоест это. Она должна чувствовать себя бесконечно одинокой, раз ей всегда приходится быть наиболее сильной. И если она выйдет замуж за этого господина, то она всегда будет чувствовать себя одинокой. Все мы говорим с Йенни только о себе, а ей не с кем поговорить о себе самой. О, Йенни должна полюбить человека, на которого она смотрела бы снизу вверх, к которому она могла бы обратиться за советом и утешением. А Грам стоит гораздо ниже ее.
С минуту они оба молчали. Вдруг Хегген улыбнулся и проговорил, неопределенно глядя перед собой в пространство:
– Странная ты, Ческа! Когда дело касается твоих собственных переживаний, ты становишься в тупик и ничего не понимаешь. Но когда ты рассуждаешь о других, то оказывается, что ты прекрасно разбираешься в самых сложных вопросах.
Франциска тяжело вздохнула.
– Да… вот потому-то я думала, что мне лучше всего было бы уйти в монастырь, Гуннар. Когда я стою вдали от жизни и смотрю на нее со стороны, то все мне так ясно и понятно. Но когда меня саму втягивает в этот водоворот, я теряюсь и ничего не понимаю.
Мясистые, толстые, синевато-серые листья громадного кактуса были вдоль и поперек изрезаны инициалами и сердцами. Хельге вырезал на одном из чистых листьев «X» и «И». Йенни стояла, положив руку ему на плечо, и смотрела.
– Когда мы возвратимся сюда, – сказал Хельге, – то буквы эти будут бурыми, как и все другие. Как ты думаешь, Йенни, мы найдем их?
Она кивнула головой.
– Трудно будет найти, – продолжал он печально. – Здесь так много разных букв. Но мы непременно придем сюда и постараемся найти наши инициалы.
– Да, да, мы непременно придем сюда…
– И мы будем стоять, как теперь, моя дорогая. – И он привлек ее к себе.
И рука об руку они пошли к скамье. Крепко прижавшись друг к другу, они долго сидели, ничего не говоря, и смотрели вдаль, на Кампанью.
Посреди равнины струился Тибр, направляясь в море. Когда солнечные лучи падали на воду, она сверкала золотом. Множество белых цветов покрывали окрестные холмы, точно только что выпавший снег. На лугу стояли два миндальных дерева, сплошь покрытых бледно-розовыми цветами.
– Эта наша последняя прогулка на Кампаньи, – сказал Хельге.
– О, это повторится еще… – проговорила она, целуя его и стараясь быть бодрее.
– Да, да. Но тебе не кажется, Йенни, что… это может никогда больше не повториться? Все так меняется, Йенни, и мы, может быть, будем уже другими, когда будем здесь в следующий раз. Как знать, наша любовь сохранится, но будет уже другое…
Йенни повела плечами, словно ей стало холодно, и проговорила тихо:
– Это никогда не сказала бы женщина, Хельге. – И она сделала попытку улыбнуться.
– Разве это странно то, что я говорю? Знаешь, за эти месяцы я так сильно изменился… да и ты также. Ведь раньше ты не могла бы полюбить меня, Йенни, не правда ли?
Она нежно провела рукой по его щеке:
– Ах, Хельге, оба мы изменились только в том отношении, что мы полюбили друг друга, и если мы будем еще продолжать изменяться, то только потому, что наша любовь будет все расти. Чего же тут бояться? Мы превратились в счастливых людей – вот и вся перемена.
Он поцеловал ее в шею и сказал:
– Завтра ты уезжаешь…
– Да. А через шесть недель ты приезжаешь ко мне.
– Но нас уже здесь не будет. Самое ужасное то, что мы должны уехать от этой дивной весны.
– Но у нас на родине тоже весна, Хельге. Потом жаворонки… да и облака там такие же, как и здесь, не правда ли? Мы будем гулять по нашим голубым фьордам. Может быть, нам удастся еще сделать с тобой прогулку на лыжах. О, это было бы таким наслаждением для меня, гулять с тобою по всем моим любимым местам, с тобой вместе… по тем местам, где я когда-то весною гуляла одинокая и печальная.
* * *
Рука об руку шли они по зеленой Кампаньи. Наступил уже вечер, и даль подернулась дымкой.
Йенни нежно прощалась с каждой тропинкой, с каждым цветочком. О, все было ей так знакомо, так дорого ее сердцу, все напоминало ей о незабвенных днях, которые она провела с ним здесь.
Где-то высоко над ними пел жаворонок, издали доносились звуки шарманки – это в какой-нибудь остерии плясали крестьяне.
Сердце Йенни сжалось от тоски. Она не могла примириться с мыслью, что должна покинуть все это, уехать от него.
Она шла рядом с ним и чувствовала, как все ее тело обвевает свежим ветерком, у нее вдруг появилось такое ощущение, будто ее тело – здоровый, сочный лист… и ей захотелось отдать его ему…
Они долго прощались друг с другом в темных воротах ее дома. Казалось, у них никогда не хватит духу расстаться.
– О, Йенни… если бы я мог остаться у тебя сегодня ночью!
– Хельге… – она прильнула к нему всем телом, – ты можешь!
Он страстно прижал ее к себе. Но ей стало страшно в то самое мгновение, как она произнесла эти слова. Она сама не сознавала, почему она испугалась, она не хотела бояться. И она сейчас же раскаялась в том, что сделала движение, как будто хотела вырваться из его страстных объятий. Но он сам выпустил ее.
– Нет, нет, я знаю, что невозможно, – проговорил он.
– Но я хочу этого, – прошептала она виновато.
– Да, я верю, – сказал он, целуя ее. – Я знаю, что ты… Но я знаю, что я не должен…О, Йенни, благодарю тебя за все, за все! Спасибо за то, что ты любишь меня! Спи спокойно… Спасибо, спасибо!
Долго по лицу Йенни текли холодные слезы, когда она лежала в постели. Она старалась успокоить себя и говорила себе, что глупо плакать так горько… словно случилось нечто непоправимое.
Прошло уже двенадцать дней с тех пор, как Йенни приехала в Христианию, а она все еще не могла заставить себя пойти к родителям Хельге.
По желанию матери она поселилась у нее, но наняла себе ателье, в котором усердно работала над картинами для предстоящей выставки. Она не думала, что так болезненно будет тосковать по Хельге, по временам ей неудержимо хотелось его видеть, чувствовать его прикосновение, знать, что он принадлежит ей. Она писала ему очень часто и так же часто получала от него письма, которые всегда носила при себе.
В последнем письме он уже в третий раз спрашивал, была ли она у его родителей. Тогда она приняла наконец твердое решение завтра сделать этот визит, который был ей очень не по душе.
