Еë взгляд темнеет, ноздри вздрогнув, втягивают воздух.
Ар…
Ты тоже хочешь — жёстко?
Заваливаю её, впиваясь в шею.
— Ты специально это! — возбуждённо смеясь, шепчет она. — Чтобы я ничего не соображала.
Да…
Я буду очень-очень убедительным.
Вцепляясь зубами в рубашку, дергаю еë в сторону, кусаю губами за грудь. Рву капрон между бёдер.
Стол жалобно скрипит ножками по полу на каждый мой рывок. Юбка трескается по шву разреза. Туфельки слетают на пол.
Горячие стоны топят ещё глубже…
Наши тела врезаются друг в друга с с такими сладко-пошлыми звуками…
Она такая мокрая…
Придушивая еë, глубоко целую, неожиданно полностью теряя контроль над ощущениями.
И взрываюсь раньше неë!
С улыбкой, прячу лицо на еë шее.
Поднимаюсь, пьяно глядя ей в глаза.
— Ммм… — прогибается, спускаясь пальчиками к себе между бёдер.
— Куда?… — ловлю их. — Нет… Нет… Нет… Вот, успеем быстро собраться, повторим у меня, — кусаю еë за губку.
— Бессо! — возмущённо смеётся.
— Такая вот мотивация, да… Поторопись…
Глава 32 — Не жених
Дети сегодня на меня оглядываются. Я в костюме. Не привыкли ко мне такому.
В субботу у нас теперь стабильно тим-спирит от Яшиной Ярославны для малышни. Прижилась…
— Бессо Давидович, Вы сегодня неотразимы!
— Спасибо, Яся.
— Как жених, — играет мне бровями.
— Да только свадьба не моя, — развожу руками.
— Назначайте уже быстрее. У меня красивое платье не выгуляно.
Девочки…
— Иван где?
— У него сегодня «вождение».
— На права сдаёт?
— Да, будет теперь меня катать.
— Хорошее дело.
— А можно я вам галстук перевяжу. Я очень стильный узел умею… Он будет лучше смотреться.
— Ну, давай, — отдаюсь ей в руки.
— И воротничок здесь сзади нужно чуть-чуть повыше загибать, чтобы вамп-стайл. Тут видите какие лацканы острые… Ну во-о-от! — довольно. — Жених будет нервно курить в сторонке.
— Спасибо!
Убегает следом за детьми. Последним идёт Женька. Ловлю его. Садимся с ним на скамеечку.
— Ну что там, Жень, с твоей тёткой?
— Она в Каменке живёт… На выходные иногда забирает.
Каменка — это, считай, пригород, но муниципалитет отдельный и добираться часа полтора.
— И переводят тебя туда же?
Кивает.
— А ты хочешь?
— Нет…
— Что за тëтка-то?
— Мамкина сестра. Там другие дети.
— Не дружишь с ними.
— Злые… — опускает взгляд.
— Старшие?
— Угу…
Просматриваю на телефоне скрины его документов.
— Тебя пока переведут на место Стаси Горевой. Как там «семья»?
— Там Яшу хорошо знают. Боятся…
— Понятно. Ну пусть боятся, — вздыхаю я.
У себя я могу работать с растяжкой страх-уважение перед старшими, а вот в чужом монастыре — нет. Поэтому приходится смириться с Яшиными методами. Иногда он прессует кого-нибудь на грани. Но всегда за дело.
Знаю, что кому-то пальцы сломал за то, что над малышней издевались. Сложно осуждать, я может и сам бы сломал, если бы ничего другого не мог бы сделать.
— А мамка твоя совсем не приезжает?
— Она меня заберёт! Потом…
Ага, как же, заберёт она… «Проституция».
— Да! Ей надо денег заработать! В Москве. Она заработает и заберёт меня туда! — убеждает он меня. — А тётка всë врёт. Потому что она злая.
Взъерошиваю короткие волосы.
— Ладно. Тетки-мамки… Ты у нас уже сам взрослый парень. Полетишь со мной на турнир к старшим? Болеть за наших? Яшин, Марат, Шмель, Артём…
— Можно??
— Можно.
— На самолёте полетим?! — восторженно.
— На самолете. в Сочи. В море искупаемся.
— Ура!!
— Тогда, давай, за выходные всю домашнюю работу на отлично сделай, а то тебя учитель не отпустит.
Валит Воробей школу, не даются ему ни прописи, ни чтение. И не занимается никто. Надо его взбодрить, пусть сам пашет.
— Сделаю!! — радостно.
— Ну, всë, договорились. Мне пора.
Заезжаю в салон за Аишей. Выхожу из машины, подышать, подождать её.
И когда дверь салона открывается, нервно тянусь рукой в «стильному» узлу Ярославны, в последнее только мгновение притормаживая, чтобы не испортить.
Аиша…
Горло сжимается от такой красоты.
От головы до белых носочков сапог утянута в серебристое платье из тяжёлой, стилизованной под традиционную, ткань. Сложная вышивка крупными белыми цветами. Широкие рукава. И горло закрыто до самых ушек. Крупные серьги до плеч. Волосы собраны строго наверх. Глаза яркие и огромные, губы не накрашены и очень нежные.
На плечах накидка из белой норки.
Я сглатываю.
Как же я её в Дагестан повезу с братьями знакомить. Украдут же! Тут охрана нужна.
Да и здесь украдут!
Опомнившись, срываюсь с места, чтобы подать ей руку.
Набираю в вибрирующую грудь воздуха, чтобы выразить свой восторг. И сдуваюсь, расплываясь в улыбке и разводят руками.
Вау.
— Ты без меня такая не ходи… — прокашливаясь, хриплю я.
— Сочтем за комплимент.
Глава 33 — Традиции
Припарковав машину, мы идём под длинной деревянной аркой, обвитой искусственным плющом и живыми цветами.
Я ничего не вижу кроме еë гордого профиля.
— Ты такая красивая… — шепчу я, прижимая к губам кисть. — У меня от тебя голова кружится.
Ресницы на мгновенное опускаются, она прикусывает губу.
— Это в тебе горная кровь говорит?
— Наверное…
— Боже мой, сколько людей! — шепчет мне Аиша, держа под руку.
— Такие традиции. В детстве вообще ни одной свадьбы не видел, где меньше двухсот человек. Здесь почти весь цвет диаспоры.
Три огромных открытых шатра с газовыми вертикальными тенами, в центре под открытым небом площадка, застеленная коврами. На постаменте музыканты.
Вокруг шатров припаркованы около пятидесяти машин.
— Женский шатер, — киваю на белый полог. — Туда мужчины не вхожи. Там незамужние девушки и молодые жены, в основном. Без сопровождения оттуда не выйдут.
— Очень строго?
— Да нет… Во многом уже напоминает классическую свадьбу но некоторые традиции остались.
— Невест воруют? — распахивает она с наигранным ужасом глаза.
— Воруют, но по сговору с невестой обычно. Потом идут уже каяться к родителям невесты со сватами, выкупают. А тем деваться некуда. Ночь в доме жениха… Уже всё, только за него замуж. А так, если силой увезли и потом родители не договорятся, сесть можно, а то и пулю отхватить… Братья у наших невест резкие.
— Ты не похож на лезгина! — косится она на меня.
— Да я по крови только на четверть, — пожимаю плечами. — Дед по матери был лезгияром. На три четверти я — русский. Но я своих кровных и не помню.
— Вообще ничего не знаешь про них?
— Ну, почему, рассказали добрые люди. Кровный отец русский был, мать наполовину. Нагуляла… Дед не принял меня. Избавились, как только родился. А сами всей семьёй уехали от позора куда-то. У нас вообще детей не бросают, это редкость. Родственники забирают. Но то законных, не в браке если родился, семья отца заберёт, родичи. Но это был не мой случай. Поэтому и в интернате у нас почти одни русские были. Бывший заброшенный убогий садик на краю света. Человек двадцать беспризорников, персонала — два человека. А потом отец меня забрал и интернат расформировали.
— Как он тебя нашёл?
— Мы в город сбегали иногда. Я подрался на улице с Рустамом. Кровища, сопли, слюни… — смеюсь, качая головой. — Он разнял. Говорить со мной начал. Ну и…
— Спасибо ему. Он жив?
— В пансионате. После инсульта. О нём хорошо заботятся, я слежу за этим. Пойдём отца невесты поздравим.
— Почему у нас руки пустые? Мы без подарка? — шепчет Аиша.
— У нас деньгами и золотом обычно. Невесте в калым. Если муж бросает или погибает, то она потом живёт на эти деньги. Сейчас тоже это уже атавизм. Но в диаспоре этот обычай чтят.
