И слышу за спиной шаги. И добрый, мелодичный голос.
Резко оборачиваюсь, отрывая телефон от уха. Даже бутылку оставляю на стойке.
Останавливаю взгляд на малолетке. Стоит в дверном кухонном проёме. В домашней одежде и с ведёрком мороженого в руках.
– Долго ты, – мило улыбается и хлопает глазками. Протягивает мне сраное мороженое. – Будешь?
Глава 22
Громов, имени которого я до сих пор не знаю, сжимает в пальцах телефон. Его костяшки белеют, и я тихо сглатываю образовавшуюся от нервов слюну. И мороженое резко перестаёт лезть в горло от безумного взгляда, которым он ещё чуть-чуть – и убьёт меня.
И именно здесь инстинкт самосохранения кричит об опасности, трубит тревогу и говорит «беги!».
Я переборщила?..
Делаю шаг назад, когда эта махина надвигается на меня. Выкидывает телефон из рук, кидает его в белоснежную стену. Голова сама рефлекторно поворачивается на резкий оглушающий звук.
Втягиваю голову в плечи и замечаю содравшуюся на стене краску.
Но сразу интерес к ней теряется, когда мужчина подлетает ко мне, хватая за горло. Несильно, но напрягаюсь.
Булки рефлекторно сжимаются.
И от испуга роняю мороженое – прямо нам в ноги.
Плевать на пол. Плевать на всё.
Хватка на шее усиливается, и я инстинктивно, защищаясь, обхватываю его запястье двумя руками.
Он же не задушит меня, да?
Не задушит?
Сильнее вдавливает пальцы, и я приоткрываю рот, глотая воздух. Сомкнёт сильнее – начну задыхаться. А пока терплю этот жар под его пальцами, его грубость и боль, приводящую меня в чувство.
Я переборщила.
Не нужно было этого делать. Отправлять ему видео, которое я однажды сделала. Но я всего лишь хотела пошутить! Безобидная шутка…
Это ведь лучше, чем идти и бухать в клуб? Или рыдать нескончаемо в одиночку, пребывая в депрессии?
Я же ничего не сделала!
Да, пошутила!
Но отправилась же домой!
– Отп-пусти, – от страха начинаю заикаться. – Ты пьяный, что…
– Ты мне, блять, скажи, – буквально выплёвывает в моё лицо. – У тебя мозги есть, или он у тебя уже атрофировался? Последние остатки пробухала? – цедит сквозь зубы, нависая как грозовая туча, выпускающая молнии. Мать твою, хоть бы не шаровой ударил, а… Я жить ещё хочу.
Приоткрываю рот, чтобы возразить, оправдаться, спросить, в чём дело, но он грубо чеканит, опережая меня:
– Заткнись, – глаза безумца загораются ярким безудержным красным огоньком. Вот-вот уничтожит меня, превращая в пепел, который он обязательно развеет с балкона. Или сбросит меня оттуда целиком. – Ты нормально себя вести будешь? Или так и будешь всякую хуйню вытворять? Злить меня дальше? Чтобы я тебе башку снёс?
Настоящий страх пробирает до костей. Такого я не чувствовала никогда раньше. Ни-ког-да. Даже когда меня пытались дважды изнасиловать, бросились с ножом.
Понимаю, что это не игра. Это не очередная шалость, после которой выйду сухой из воды.
Передо мной ОН. Не мой опекун, вечно желающий преподать мне урок. А тот опасный мужчина в машине, от которого мне было до усрачки страшно, и в то же время меня к нему тянуло. Но не в этот раз.
Глаза щиплет от страха, и хоть в этот раз я надеюсь, что, увидев во мне маленькую девочку, мои слёзы, он остановится, но… Нет.
Я не права.
Я думала, он меня не тронет.
Но сейчас понимаю: передо мной незнакомец, и я его совершенно не знаю. Кем он работает, кто он, откуда у него столько людей в подчинении. Почему те менты так легко отпустили меня, хотя он ничего толком и не успел сказать?
Вообще ничего.
А вдруг он убийца?
Запросто свернёт мою шею, не моргнув и глазом.
– Ты должна быть мне благодарна за то, что у меня такое огромное терпение. Было. Ты его растёрла в пыль.
Я это уже поняла…
– Про… – пытаюсь извиниться.
Лучше раз унизиться, признать свою ошибку, чем потом утопать в слезах.
– Раньше надо было думать.
Он толкает меня в стену, прижимает к ней, не давая сдвинуться с места. И в сторону уйти не могу – держит крепко. Но хватка на шее чуть слабеет, из-за чего глотаю жадно воздух. Боюсь, что сдавит в один миг сильнее, и конец мне.
– Задрала, соплячка. Игры кончились, как и добрый дядя Громов пошёл спать. Выходит злой. Жутко злой, у которого свои правила. И в этот раз наручниками дело не обойдётся.
Неожиданно он отпускает меня, дёргает за руку и отворачивает от себя. Вдавливает лицом, грудью в стену. Заламывает руки и прижимается ко мне так тесно, сильно, что я даже чувствую его член рядом со своей попой. Он не возбуждён, нет, но страшно.
Его следующие слова выбивают из меня всё.
Мысли.
Воздух.
Возможность говорить.
– Выбью из тебя всю дурь, – шипит на ухо. – Трахну так, что в жизни не сможешь ослушаться. Хочешь? Судя по поведению, ты прямо нарывалась.
– Ты вообще что несёшь? – испуганно выпаливаю. – Я дочь твоих друзей, и…
– Плевать, – опять бросает так грубо, жёстко, вызывая мурашки и колики в животе. – Но ты же кроме грубой силы ничего не поймёшь? Плохого к себе обращения? Я могу, Яра.
Чувствую его ладонь у себя на поясе штанов. Как он хватает его и одним движением дёргает, обрывая резинку. Штаны, до этого держащиеся на талии, падают на пол, прикрывая растаявшее там мороженое.
– Поняла я, – быстро выпаливаю, пока он не сделал то, что задумал. – Поняла! Больше так не буду!
Слышу его прерывистое, тяжёлое и шумное дыхание. Будто сдерживается, чтобы меня не кокнуть.
– Только не насилуй меня, пожалуйста.
Гнев чувствую спиной. Ощущаю, какой он разъярённый. И если он сорвётся… Порвёт меня ко всем чертям собачьим.
– Дура, – выплёвывает и быстро отпускает
